Вопрос 3667: 24. 

В чём был неправ В. Соловьёв, оправдывая евреев ?

Ответ: 

В том, что он играл одновариантно, даже в предположении не допуская, что есть и запасные ходы. Изучая под руководством еврея Талмуд, он намертво был уверен, что там ничего против христиан нет. Но изданий было много, и в этом нужно было видеть или мудрость, или хитрость евреев, что убрали «неблаговидные» места, которые более прикрываются. Но что сказал бы философ сегодня, когда еврейский кагал открыто выпустил человеконенавистническое руководство талмудическому еврейству «Шулхан арух»? Даю некоторые статьи Соловьёва с повтором. Он был, как махонький ребёнок на улице.

«Не раз приходилось нам читать и слышать такое мнение: «Еврейский вопрос мог бы быть легко разрешён, можно было бы совершенно примириться с евреями, дать им гражданскую и общественную полноправность, если бы только они отказались от Талмуда, питающего их фанатизм и обособленность, и вернулись к чистой религии Моисеева закона, как её исповедуют, например, караимы». Представьте себе, что в какой-нибудь стране, где православная церковь не пользуется расположением правительства и большинства населения, положим, хоть в Австрии, раздались бы в обществе и печати такие речи: «Мы охотно примиримся с православными и не будем ограничивать их права, пусть только они решительно откажутся от своих церковных правил и обычаев, от старого схоластического хлама, называемого “учением отцов церкви”, наконец, от таких памятников суеверия и фанатизма, как Жития Святых; пусть вернутся они к чистому евангельскому учению, как его исповедуют, например, гернгутеры или молокане». Для оправдания такого требования противники нашей церкви могли бы найти в её преданиях такие же точки опоры, какие противники иудейства находят в Талмуде. Всякий, кто заглядывал, например, в так называемые «Кормчие», по которым в течение многих веков управлялась наша церковь, знает, какими нелепыми и невежественными вымыслами питалась вражда православных к другим исповеданиям. И, если русское правительство в новейшие времена нашло необходимым составить для руководства нашей церкви так называемую Книгу правил, из которой исключены все дикие басни старых «Кормчих», то подобным же образом и в правоверном еврействе устаревшие части Талмуда теряют свой авторитет и обязательность. Впрочем, гораздо легче отделаться от устарелых преданий и законов, нежели от старой дурной привычки мерить всё двумя разными мерами и находить для себя одни смягчающие, а для других одни отягчающие обстоятельства. В нижеследующей оценке Талмуда и талмудического еврейства мы старались, прежде всего, держаться высшего правила иудейско-христианской морали: относись к другому так, как желал бы, чтобы он к тебе относился.

 Талмуд есть литературное выражение той органической формы, которая в течение многих веков вырабатывалась жизнью еврейского народа после того, как он потерял свою политическую самостоятельность. Когда пало царство и умолкли пророки, единственной основой народной жизни осталось священное учение (Тора), данное Моисею на горе Божьей. Из различного отношения к этой общей святыне произошли с внутреннею логическою необходимостью три направления религиозно-национальной жизни, воплотившиеся в известных трёх партиях среди еврейства (неправильно называемых иногда сектами), а именно в саддукействе, фарисействе и ессействе. Особенности этих партий все известны, но их общий глубокий смысл и их отношение к христианству часто представляются в одностороннем свете. Для саддукеев Тора была основанием, на котором они не хотели ничего строить. Принимая религию преимущественно с ее ритуальной, жреческой стороны, они видели в ней факт прошедшего, который нужно признавать и неизменно хранить, но который не обязывает ни к какому дальнейшему действию. Для них установленное древле учение было делом поконченным раз и навсегда, святынею неизменной, неподвижной и неприкосновенной. Но когда религия сводится, таким образом, к архаическим обрядам и жертвоприношениям, к одной памяти прошедшего, тогда настоящая жизнь предаётся в жертву дурным страстям и интересам, не имеющим ничего общего с религией. И действительно, саддукеи, эти охранители основ и ревнители древнего благочестия, на самом деле оказывались партией своекорыстных олигархов, злоупотреблявших религией и обманывавших народ. Смотря по обстоятельствам, они то возбуждали народный фанатизм, то рабски прислуживали и льстили римлянам, лишь бы только сохранить своё господствующее положение у храма и в синедрионе.

 Но, кроме этого явного своекорыстия и сомнительного патриотизма саддукеев, самый принцип этой партии подрывался внутренним противоречием. Выставляя своим знаменем охранение Торы без всякого прибавления, саддукейство должно было, вместе с тем, признать значительную часть Торы мёртвою буквой, не допускающей никакого применения к действительности. А именно бoльшая часть социально-юридических и экономических постановлений Моисеева законодательства требовала совсем других порядков в общественной жизни, нежели те, которые утвердились в эпоху второго храма, при господствующем влиянии именно той касты жрецов, из среды которой образовалось саддукейство. Это последнее, таким образом, разлагалось и разрушалось в самом своём охранительном принципе: религиозный консерватизм требовал блюсти благоговейно древнее откровение Торы, а социальный консерватизм заставлял поддерживать и защищать порядок, решительно противный и духу, и букве Моисеева законодательства. Нужна была или крайняя непоследовательность, или крайняя недобросовестность, чтобы зараз и одинаково стоять за неприкосновенность закона Моисеева и, вместе с тем, за неприкосновенность того порядка вещей, который утвердился при господстве идумейцев. Вот почему более последовательные или более искренние из саддукеев оставляли веру отцов и открыто становились под знамя чужеземной власти и языческих идей. Таковы были иродиане, о которых упоминает Евангелие, и те апикоросы, т. е. эпикурейцы, о которых нередко говорится в Талмуде. Что касается людей, сердечно преданных национальной религии, то они должны были искать другого выхода, и нашли его в фарисействе. Вместе со своими противниками - саддукеями фарисеи признавали Тору как непреложное основание религии, но для них эта Тора была не одним только фактом прошедшего, который нужно почитать, но ещё и законом настоящей жизни, который должно исполнять. Фарисеи не хотели допустить противоречия между требованиями религии и действительной жизнью. Для них вся жизнь должна была идти по религиозному закону, во всех делах человеческих должны были осуществляться заповеди Божьи. В то время как саддукеи ставили закон Божий лишь в механическую связь с чуждою ему действительностью и ценили его лишь как внешнюю охрану еврейства, как некий палладиум Иерусалима, — фарисеи, напротив, относились к религии органически, видели в законе Моисеевом существенную и неотделимую форму национальной жизни. Однако осуществить взгляд было нелегко. Многие постановления Торы в их простом, буквальном значении оказывались неудобоисполнимыми при изменившихся исторических обстоятельствах, а, с другой стороны, многие вновь возникавшие жизненные осложнения не были предусмотрены Моисеевым законодательством.

 Между тем, оставлять какой-нибудь из данных Богом законов без исполнения или же в каком-нибудь случае основывать решение на каком-нибудь постороннем принципе одинаково значило разрушать закон. Итак, чтобы положительным образом оградить закон от разрушения, чтобы сохранить его не как мёртвую и ненужную букву, а как действительное начало настоящей жизни, нужно было развить его посредством сложной системы объяснений, толкований и казуистических различий. Чрез то сохранился и высший авторитет древнего закона, и, вместе с тем, будучи приспособляем к изменениям жизненной среды, закон предохранялся от вымирания, получал силу устойчивой жизни на все времена. Фарисейство приняло, как свой девиз, известное изречение великого синедриона: «Нужно строить ограды вокруг закона». Таким образом, если для саддукеев, как мы заметили, закон был основанием, на котором они не хотели ничего созидать, то для фарисеев, напротив, он был исходным пунктом для целого ряда экзегетических, казуистических и легендарных построек — на вид причудливых и бессвязных, как сама жизнь. Эти-то постройки, нарастая в течение шести или семи веков, были, наконец, трудами позднейших собирателей сведены в один огромный лабиринт Талмуда. Но рядом с двумя иудейскими партиями, которые мы только что рассмотрели, должна была среди религиозных евреев явиться еще третья. Если для саддукеев Слово Божье было лишь законченным фактом прошедшего, если фарисеи делали из него закон настоящей жизни, то должны были найтись и такие люди, которые видели в нём, прежде всего, идеал будущего. Эти люди, получившие название ессеев, искали в религии не внешней опоры для своекорыстных стремлений, а также не практического руководства в повседневной жизни, а высшего совершенства и блаженства. Если саддукеи в своей житейской мудрости дорожили только силою факта, если фарисеи в своём стремлении к формальному оправданию возводили всякий факт к его нравственно-правовым основаниям, подчиняли жизнь закону, то ессеи заботились не о силе фактов и не о формальном основании действий, а единственно о той высшей цели, для которой существуют и факты, и действия. Если первая иудейская партия относилась к религии механически, а вторая органически, то третья держалась чисто духовного понимания религии. Этим, однако, нисколько не утверждается безусловное преимущество этой религиозной партии перед другими. Исключительная духовность и односторонний идеализм могут быть еще бесплоднее, нежели житейская мудрость саддукеев или нравственно-юридический формализм фарисеев. Место высших целей есть Царство Небесное, оно же не даётся даром, а берётся с усилием. Поэтому находящиеся на земном пути поневоле должны думать о фактических опорах и формальных основаниях, при которых вернее можно дойти до цели. Тут вполне применяется аксиома: кто хочет цели, хочет средств, они же суть: право и сила, закон и власть. И если тот, кто в погоне за этими ближайшими средствами забывает о высшей цели, заслуживает осуждения, то крайне жалок тот, кто только мечтает об идеальном совершенстве, не делая ни одного практического шага, чтобы к нему приблизиться.

 Происхождение и судьбы ессейской партии составляют вопрос, доселе не решенный историческими исследованиями. Во всяком случае, несомненно, что в то время как саддукеи делили свою жизнь между храмовыми обрядами и политическими интригами, в то время как фарисеи с горячею ревностью и упорным трудолюбием строили бесчисленные ограды вокруг закона, немалое число израильтян, удалившись в пустынные места и устроивши свою жизнь на общинных началах, предавались занятиям иного рода: молились, постились, пели псалмы и ожидали Царствия Божия. Эта последняя черта делает ессеев несомненно предвестниками христианства. В других отношениях христианство имеет свои исторические корни не в ессействе, а в фарисейском раввинизме. Не подлежит никакому сомнению, что преобладающая форма евангельской проповеди (притчи) не имеет в себе ничего специфически христианского, а есть обычная форма талмудических агод…

 То обстоятельство, что Евангелие особенно занимается именно фарисеями и что целые главы наполнены сильною полемикой против них, вовсе не доказывает, что христианство явилось какой-то антитезой фарисейству, как это обыкновенно представляют. Дело в том, что фарисеи были, по преимуществу, вождями и учителями народа, и поэтому с ними, прежде всего, сталкивалось новое религиозное учение, как только оно обращалось к народу. Ни саддукеи, ни ессеи, вообще говоря, не выступали проповедниками и учителями в синагогах и на улицах. Чтобы спорить с ессеями, нужно было идти в пустыню, а чтобы обличать жреческую аристократию (кроме каких-либо исключительных случаев), нужно было проникнуть в её дворцы. Если в настоящее время кто-нибудь захочет провести в христианское общество какую-нибудь религиозную или социальную идею, то ему придётся, главным образом, спорить не с высокопоставленными особами духовного и светского чина, а равным образом и не с афонскими монахами, а с журналистами, литераторами, профессорами — одним словом, с представителями так называемой «интеллигенции», чем и были фарисейские учителя во время Христа.

 Лишь когда дело дойдёт до крови, тогда на первый план выступают эксперты кровавых жертв — саддукеи и, соединяя священную тайну великого жреца с явною мудростью мирской политики, многозначительно произносят: Иоан.11:50 – «и не подумаете, что лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб». Мф.23:2 – «на Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи; итак всё, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают». Таким образом, Евангелие, упрекая фарисеев прежде всего в том, что они не осуществляют своего учения на деле, тем самым оправдывает принцип фарисейства, состоявший именно в требовании дел закона. Христос не говорит: не нужно дел; напротив, Он говорит: дела нужны, но вы их не делаете. Во сколько раз должны быть усилены эти упреки, если обратить их к современному христианскому обществу? Христос требовал от своих учеников, чтобы их праведность была больше праведности книжников и фарисеев. Но для нас и эта последняя составляет, по-видимому, недосягаемый идеал. Фарисеи, по крайней мере в принципе, не допускали отделения религии от жизни, закона от действительности. Напротив, их постоянные усилия были направлены к тому, чтобы все дела человеческие были исполнением Закона Божия. Это они научали блюсти, и об этом сказал Христос: «...соблюдайте и творите». Мы же с тех пор успели возвести в принцип противоречие между требованиями религии и условиями общественной жизни, между заповедями Божьими и всею нашею действительностью. Вот почему фарисейство, закрепившееся в талмудизм, не было и не могло быть доселе упразднено историческим христианством. После того как ессеи были поглощены новой религией, а саддукеи, жившие храмом и жертвами, исчезли с разрушением храма и с прекращением жертв, представителями всего еврейства остаются одни фарисеи, и сборник их учения, Талмуд, становится религиозно-национальным кодексом всех евреев. Замечательно то обстоятельство, что как после вавилонского пленения первым делом евреев была редакция Библии, так после окончательного римского разгрома они, едва опомнившись, сейчас же ревностно предаются собиранию и редакции Талмуда. Постигавшие их народные бедствия побуждали евреев крепче держаться своего религиозного закона и глубже изучать его, ибо в недостаточном знании и исполнении этого закона они видели истинную причину всех своих бедствий. И если во времена Ездры религиозный закон состоял только в Торе Моисеевой, то во времена римского погрома, вследствие усложнившихся понятий и отношений, для религиозно-нравственного устроения частной и общественной жизни евреев потребовалась вся совокупность толкований и дополнений древних учёных и мудрецов (амораим и таннаим), т. е. потребовался Талмуд. И вот вскоре, после восстания Бар-Кохбы и конечного разрушения Иерусалима рабби Иегуда а-Кадош собирает и предает письму основную часть Талмуда — Мишну, а затем — в то время как на сцене всемирной истории ожесточённая борьба язычества с христианством сменилась ещё более напряженною, ожесточённою борьбой в самом христианстве (великие ереси IV и V вв.) и внешнее торжество церкви усилило её внутренние смуты, — в это время еврейство, внешним образом рассеянное, но внутренне сосредоточенное, скрывшись в тёмных углах Палестины и Месопотамии, выковало себе своеобразное орудие для самозащиты: два огромных сборника дальнейших казуистических толкований и легендарных дополнений; иерусалимская и вавилонская Гемара были присоединены к Мишне и, таким образом, была завершена крепкая ограда еврейства, называемая Талмудом…

Вот для начала несколько талмудических изречений и притчей. Язычник, занимающийся законом Божьим (Тора), равен первосвященнику. Незаконнорожденный, если он учён, почтеннее невежественного первосвященника… Они насчитали в Торе 248 положительных предписаний и 365 запрещений и затем эти 613 законов бесконечно размножили чрез применение их к всевозможным частным случаям. Принципиальный спор между христианством и еврейством заключается не в нравственной, а в религиозно-метафизической области, в вопросе о богочеловеческом значении и искупительной жертве Христа. Правда, помимо этого должно признать ещё и то, что на практике талмудисты и руководимый ими народ забывали или пренебрегали возвышенными идеально-нравственными взглядами своих агод и погружались всецело в изучение и применение формальных узаконений Талмуда (галахот), вследствие чего в иудействе начало закона или формальной правды получило решительный перевес над началом милости (хесед) и внутренней правды (эмет). Вполне признавая эту односторонность еврейского развития, мы никак не решимся, безусловно, осудить её в виду противоположной и ещё более пагубной крайности, которую представляет нам христианский мир. Если талмудическое иудейство переходит меру в своих стараниях свести все подробности общественной и частной жизни к религиозному закону, то наш псевдохристианский мир не только на практике произвел, но и в принцип возвел совершенное разделение между религиозною истиной и действительною жизнью, между религией и политикой, между идеальными нормами, которые превращаются у нас в пустое слово, и реальными отношениями, которые мы стараемся всячески закрепить в их явной ненормальности... Лучшим доказательством национальной живучести еврейства может служить антисемитическое движение. Ожесточённость этого движения, во всяком случае, свидетельствует о крепости еврейства. «Не толкай пьяного, он и сам упадёт», — говорит талмудическая пословица. Своими усиленными толчками антисемиты показывают уверенность в том, что еврейство твёрдо стоит на своих ногах… Но где же сила христианского универсализма, который обыкновенно противопоставляют узкому народному эгоизму евреев? Если новозаветная религия бессильна против обособляющего действия народностей, то правы евреи, остающиеся при религии ветхозаветной, которая прямо и открыто заявляет свой национальный характер…

 Поэтому обвинения евреев во всевозможных пороках находят своё основание в действительных фактах из жизни еврейства…. Ибо где был народ более восприимчивый и открытый чужим влияниям, чем евреи, которые, изучивши внутреннюю духовную сущность своей народности, никогда не дорожили её внешними природными признаками и даже язык свой неоднократно меняли: возвратившись из Вавилона, они говорили по-халдейски, в Александрии стали говорить по-гречески, в Багдаде и Кордове — по-арабски, а ныне повсюду говорят на полунемецком жаргоне и, притом, всегда и везде принимали личные имена и фамильные прозвища от чужих и иноверных народов… Менее чем полтораста лет тому назад, в 1738 году, в Петербурге были сожжены на костре еврей Лейба Борухов и флота капитан-лейтенант Возницын за то, что первый из них обратил второго, посредством разговоров, в еврейство. Помимо безотчётных антипатии и предрассудков против еврейства существуют ещё до сих пор в некоторых, по крайней мере, христианских странах законы, налагающие заклятие на еврейскую религию, отделяющие евреев от остального населения непроницаемою стеной, как каких-то зачумлённых…

 Главное препятствие к обращению современных русских и болгар в христианство состоит в том, что эти народы считают себя христианами… Во всяком случае, не странно ли требовать от евреев, чтобы они относились к нам лучше, нежели мы относимся и к ним, и даже друг к другу? Будемте говорить не о листве христианского богословия, а о плодах христианской жизни. Я не хочу настаивать на том, что эти плоды всегда были горьки для нас, евреев. Быть может, эта горечь происходит не от самого христианства и даже не от злобы христиан… Слиться с современным христианским обществом значило бы для еврейства потерять свои нравственные основы, не получив ничего взамен.

 Не говорите нам, что дурное устройство и худая жизнь христианского общества не упраздняют внутренних преимуществ христианской религии, что религиозная истина имеет свою собственную особую область. Это мы знаем, и наш великий синедрион ещё в древние времена указал три основы для нашей религиозной жизни: учение, богослужение и деятельную любовь. Но, различая эти три основы, мы считаем непозволительным и нечестивым отделять их друг от друга, отделять теорию от практики, богослужение от человеколюбия. В этом отделении есть ложь. Поэтому хотя бы мы и признали, что ваше христианское учение истинно и ваше богослужение правильно, но, видя, что ваша жизнь и дела ваши не управляются законом любви и правды б-жеской и человеческой, мы считаем вашу религию бессильною и не желаем к ней присоединиться. Если бы мы, евреи, могли понять сущность христианства, то мы ни за что не хотим принять вашего отношения к религии как к какой-то отвлечённой истине. По-нашему, истина не может быть отвлечённой, не может отделяться от практики жизни. Мы — народ закона, и самая истина есть для нас не столько идея ума, сколько закон жизни. А по-вашему, напротив, истина — сама по себе, а практическая жизнь — сама по себе. ...У вас люди самых разнообразных мнений сходятся в том, что религиозно-нравственные требования не имеют никакого смысла в политике и социальной экономии, что здесь всё решается не человеколюбием и высшею правдой, а только себялюбивым интересом той или другой народности, того или другого общественного класса. Так оно есть, так оно и должно быть, по-вашему. Ваш религиозный идеал есть выражение высшей святости, а закон вашей жизни есть и остаётся законом греха и неправды. Вы убеждены, что идеальное не может быть практичным, а практичное не может быть идеальным. Мы же, евреи, как бы низко ни падали, но на такое принципиальное отречение от истинной жизни и от живой истины, на такое узаконенное раздвоение и противоречие между идеей и делом, на вечное бессилие правды, на вечную неправду силы мы не согласны.

 Одно из двух: или ваша религия действительно неосуществима; тогда, значит, она есть лишь пустая и произвольная фантазия; или же она осуществима и, значит, вы лишь по своей дурной воле не осуществляете ее; в таком случае, прежде чем звать других к себе, раскайтесь и исправьтесь сами. Научитесь исполнять свой Новый Завет так, как мы исполняем свой Ветхий Завет, и тогда мы придем к вам и соединимся с вами. А теперь, если бы мы и хотели прийти к вам, то не можем, ибо не знаем, к кому из вас идти. Ваше царство разделилось и нет единодушия между вами. Покажите нам то единое и вселенское христианство, которое бы сняло с нас оковы народной исключительности». Агодами называется всё то в Талмуде, что не относится прямо к закону, а имеет характер религиозно-назидательный и поэтический. «Мишна» — «повторение» (т. е. повторение закона), состоит из 63 трактатов, расположенных по шести отделам, обнимающим собою все религиозные и в неразрывной связи с ними все житейские отношения еврейства.

 «Гемара» — «совершение» или «восполнение».

«Шульхан арух», т. е. накрытый стол, составлен рабби Иозефом Каро в XVI в. в Палестине и потом был переработан для европейских евреев рабби Моисеем Иссерлесом. Эта книга относится к Талмуду приблизительно так же, как наша «Книга правил» относится к древним «Кормчим». Вл. Соловьёв. «Талмуд и новейшая полемическая литература о нём в Австрии и Германии». 1Кор.12:24 – «и неблагообразные наши более благовидно покрываются, а благообразные наши не имеют [в том] нужды». .Лук.6:22 – «Блаженны вы, когда возненавидят вас люди и когда отлучат вас, и будут поносить, и пронесут имя ваше, как бесчестное, за Сына Человеческого».

 

Хотя бы тысячи романов и томов

Читал, перечислял героев, героинь –

Всё только вымыслы про войны, про любовь,

Про тех, кто лучше налагает грим.

       Мы в Библии сегодня читаем имена

       Про тех, чьи косточки давным-давно истлели;

       Они всегда со мной, их хочется обнять

       И пожалеть всех тех, кто оказался слева.

Благословляю тех, кто выдумал бумагу,

Измыслил напечатать, оживить

Предательство и трусость, и отвагу,

Полезное чтобы выставить на вид...

       В Писании не выдумки, а жизнь,

       История дымящихся обломков;

       Читая их, да вздрогнет оптимист,

       Как самых умных враг обставил ловко.

Со всеми теми встреча предстоит

Там, в будущем, у белого престола;

Ни на кого не держится обид –

Моря страстей уже давно умолкли.

       И прошлое — не тень, не сон, а явь

       При совершенно новом бытии,

       Всё, что без Бога – было на соплях,

       Осталось беспрестанное «прости».

Осужденным судимости не снять

За давностью – часы остановились;

Был космонавтом, а в душе — слизняк,

В партийном клане у людоеда ВИЛа.

       Проскачут всадники – четыре их всего,

       Еврей-правитель будет ниспровергнут;

       Разворошат события клюкой

       Со скоростью, как на добычу беркут.

Экранизируйте библейские сюжеты,

Чтоб выжать главное, притом себе на пользу.

Пропущенный пример притянет нас к ответу,

Поймём то на Суде, да будет слишком поздно. 12.02.07. ИгЛа