Вопрос 4037: 30 т. 

Можно ли было как-то избежать гонений при советской власти ?

Ответ: 

Назначенное Господом Богом никто не может отменить. Но уж столько же было ошибок сделано церковным руководством во главе с патриархом. О какой защите храмов и ценностей церковных можно было говорить, если уже все сроки долготерпения Божия окончились? Их не нужно было иметь, а если уж они были, то нужно было бы давно раздать бедным.

«Январь 1918 года послужил началом ряда жестоких убийств представителей духовенства в таком же разбойничьем порядке, как и убийство Митрополита Владимира. 31-го марта Патриарх Тихон в сослужении четырёх архиереев и многочисленного духовенства служил торжественную панихиду об упокоении «рабов Божиих за веру и Церковь Православную убиенных». Кроме Митрополита Владимира поминали 14 убитых священников «и многих священного, иноческого и мирского чина, их же имена Ты, Господи, веси». Как пишет отец Владимир Русак: «Лишь в 1923 году принят уголовный и уголовно-процессуальный кодекс»... «самосуд и гулял по советской России до середины 1919 года под штыком кого угодно». В 1919 году эти «самосуды» перешли в руки состоявших на месячном жаловании членов Чрезвычайных Комиссий (ЧКА, Чрезвычайка)». Введенский очень правильно определил сущность декрета о лишений Церкви всяких прав: «Декрет этот истекал из самых основных принципов Конституции РСФСР. Советское строительство полагается исключительно на свои человеческие силы: «добьёмся мы освобождения своею собственной рукой». Это есть торжество гуманизма в точном смысле слова. Человеческое противопоставляется Божескому. Человек ниспровергает Бога». Бесчинства против Церкви начались ранее издания декрета об религии. Члены собора, побывав в своих епархиях на святках, уже были свидетелями начала гонения. После послания Патриарха Тихона, на соборе было оглашено донесение настоятеля Александро-Невской Лавры епископа Прокопия о том, что им получено распоряжение Народных Комиссаров о реквизиции Лавры. Выслушивается также доклад о захвате синодальной типографии. Протоиерей П. Сербинов доложил об обысках у архиепископа Димитрия в Симферополе, об убийствах, об осквернении церкви в архиерейском доме. Священник Владимир Востоков по поводу разных подобных сообщений заметил: «В этом зале слишком много было сказано о переживаемых ужасах, и если все их перечислить и описать, то можно было бы наполнить этот огромный зал книгами». Отец Владимир Русак посвятил особую главу 1-го тома книги «Свидетельство обвинения» таким убийствам. Приведу оттуда некоторые примеры: Уже в первые месяцы после революции в Царском Селе убит протоиерей Иоанн Кочуров. В Александро-Невской Лавре 19-го января 1918 года красногвардейцами убит священник Пётр Скипетров. Кончина о. Петра — это одно из начальных событий, происшедших в эти дни в столичной Лавре.

 На Смоленском кладбище лежат 40 священников, закопанных живьём... В Елабуге, в квартиру протоиерея Павла Дернова ворвались ночью 15 красногвардейцев и увели трёх его сыновей, а через несколько минут увели и отца. На рассвете стало известно, что юноши находятся под арестом в Исполнительном Комитете, а отца Павла не могли разыскать. Оказалось, что он был расстрелян на заре. Труп его хотели бросить в прорубь, но увидевшие это крестьяне не допустили этого. Родные поехали в революционный штаб хлопотать об освобождении юношей. Когда юноши узнали об убийстве отца, один из них не выдержал и назвал красногвардейцев душегубами. Этого было достаточно, чтобы всех троих вывели за город и расстреляли. Следующая глава в I-м томе отца Владимира Русака называется «Аресты». Она повествует о бесчисленных нападениях на епископов и священников Русской Православной Церкви со стороны советской власти и мужестве, с которым отвечали им пастыри и паства. Шло время, а вместе с ним неудержимо росли списки жертв безбожников. На Всероссийском соборе естественно начали беспокоиться о безопасности самого Патриарха. Вместе с тем возникал вопрос о тех последствиях, какие могли явиться для Церкви в случае его неожиданной кончины. Явилась мысль, что на этот случай надо иметь список иерархов, которые временно могли бы заменить главу Церкви, а для того, чтобы они не были устранены безбожниками заранее, пришли к заключению, что список этот должен быть тайным. 7 февр./25 янв. 1918 года в день убийства Митрополита Владимира собор постановил: «На случай болезни, смерти и других печальных для Патриарха возможностей, предложить ему избрать нескольких блюстителей Патриаршего престола, которые в порядке старшинства и будут блюсти власть Патрхарха и преемствовать ему». До наступления времени, когда надо было бы осуществлять это определение об избрании соответствующих лиц, Патриарх осведомлял только их самих, а собору докладывал, что данное ему поручение исполнено. Для многих, впоследствии удивительно было, что в числе своих преемников Патриарх указал будущего Митрополита Петра, который в момент избрания был только служащим Синода, не имея никакого священного сана. Но, как пишет Регельсон, «именно благодаря необычной своей судьбе, он оказался единственным избранником Патриарха (фактически же избранником собора по доверию к Патриарху), оставленным на свободе к моменту смерти Патриарха Тихона. Трудно даже предположить, как сложилась бы и без того трагическая судьба Русской Церкви, если бы не мудрый замысел собора и Патриарха не был осуществлен в жизни». Лев Регельсон, ссылаясь на Тобольские Епархиальные Ведомости подводить неполные итоги гонения на Церковь в течение последних восьми месяцев 1918 года: убито Митрополитов — 1 (Киевский Владимир), архиереев — 1, священников — 102, диаконов — 154, монахов и монахинь — 94. Закрыто 94 церкви и 26 монастырей. Осквернено 14 храмов и 9 часовен. Подвергнуты тюремному заключению за «контрреволюционность»: 4 епископа, 198 священников, 8 архимандритов и 5 игуменов. Но это было только начало.

 8/21 июля 1919 года Патриарх издал послание, призывая паству к терпению и отказу от каких-либо актов мести в отношении гонителей. Одно за другим следуют гонения, сыпятся стеснительные для Церкви постановления советской власти. Между тем, уже после прихода коммунистов к власти, Всероссийский собор всё-таки продолжал обсуждать вопрос об отношении Церкви к государству, приготовляя целый законопроект для Учредительного Собрания даже после его разгона. В заседании 13 ноября 1917 года было принято принципиальное постановление: «Принять положение, в силу которого Православная Церковь в России должна быть в союзе с государством, но под условием своего свободного внутреннего самоопределения». Доклады и речи на соборе часто содержали много исторических данных и ценных принципиальных суждений по вопросу об отношениях Церкви и государства. На ряду суждений, свидетельствующих о том, что члены собора долго не могли освоиться с фактом, что к власти пришли заклятые враги всякой религии, раздавались и речи, предупреждавшие о грядущих испытаниях. 13 ноября 1917 года В. И. Зеленцов предупреждал, что «Государство будет жить и издавать законы, какие ему вздумается: ведь оно не захочет считаться с природой Церкви. Мы должны ожидать целого ряда законов, которые будут вредны для Церкви». И того же 13 ноября 1917 года докладчик проф. С. Н. Булгаков настойчиво защищал проект закона о Церкви и принимается статья 7: «Глава Русского государства, министры исповеданий и народного просвещения и товарищи их должны быть православными».
Разгон Учредительного Собрания и декреты Совета Народных Комиссаров показали всю тщетность этой большой работы для того времени. Однако, большая эрудиция и высказанные при этом глубокие суждения многих членов собора могут ещё оказаться полезными в будущем, если бы в России произошёл переворот и её возглавил бы другая власть. Но, вырабатывавшийся Всероссийским собором законопроект в 1917 году уже звучал утопией. А. А. Шишкин с полным основанием ставит вопрос: «Почему же соборное большинство, зная об атеистической природе новой власти, выразило своё пожелание о союзе Церкви с государством, при котором (союзе) государство материально поддерживает Церковь, даёт ей свободу действий и свободно позволяет ей идейно и нравственно воспитывать людей в духе, противном устремлениям этом власти?». Шишкин правильно указывает в качестве одной из причин ожидание Учредительного собрания, а другой — надежду на то, что коммунисты не долго останутся у власти.
Во всяком случае, декрет об отделении Церкви от государства окончательно вывел наружу неизбежный конфликт.

 Ни собор, ни Патриарх не могли безмолвно принять полного бесправия Церкви. В ряде определений собор высказал эту точку зрения. 27-го января собор принимает воззвание к православному народу по поводу советских декретов. Это воззвание есть обличение врагов веры и призыв к защите святынь. «Эти святыни — ваше достояние, – писал собор. – Ваши благочестивые предки и вы создали и украсили храмы Божии и посвятили это имущество Богу. Священнослужители при них только духовная стража, которым эти святыни вверены на хранение. Но пришло время, когда и вы, православные, должны обратиться в неусыпных сторожей и защитников, ибо правители народные хотят отнять у православного народа это Божие достояние, даже не спрашивая вас, как вы к этому относитесь. Оберегайте же и защищайте веками созданное лучшее украшение земли Русской — храмы Божии, не попустите перейти им в дерзкие и нечистые руки неверующих, не попустите совершиться этому страшному кощунству и святотатству». Собор понимал, что фактически это был призыв к мученичеству за веру. Он писал далее: «Мужайся же, Русь святая! Иди на свою Голгофу!» 15/28 февраля 1918 года за №65 было опубликовано постановление Патриарха и Священного Синода с указанием, как надо поступать пастырям и мирянам для защиты Церкви и её учреждений. Даются там указания и относительно отлучения восстающих на св. Церковь и захватывающих церковное достояние. Не признавая юридической силы за декретами об отобрании церковного имущества, собор 20-го апреля принял положение «О православном приходе» (Приходской устав), которое, как бы игнорируя советские декреты, признаёт приход собственником и распорядителем приходского имущества. За два дня до этого, собор издал определение с подробным указанием ряда мероприятий, вызываемых гонением на Православную Церковь. Это определение свидетельствует о том, что уже стали появляться слабые духом. Оно говорит о «некоторых епископах, клириках, монашествующих и мирянах, не покоряющихся и противящихся церковной власти и обращающихся в делах церковных к враждебному Церкви гражданскому начальству и навлекающих через то на Церковь, её служителей, её чад и достояние многообразные беды».

Столь смело выступая против врагов веры, собор, однако, пробовал и договориться с ними о некотором «модус вивенди».
15/28 марта Всероссийский собор выслушал доклад комиссии, которая была направлена к Ленину для переговоров с народными комиссарами. Ленина ей видеть не удалось. Приняли делегацию комиссар по страховому делу Елизаров, представитель комиссариата юстиции Гурский и управляющий делами народных комиссаров Бонч-Бруевич. Комиссию собора возглавлял А. Д. Самарин. Кроме него в ней было ещё 6 человек, в том числе присяжный Поверенный Н. Д. Кузнецов и два крестьянина: Иудин и Мальгин. Самарин начал с заявления, что комиссия пришла, «чтобы от имени православного русского народа сказать комиссарам слово правды о их распоряжениях». Он закончил словами: «И если для вас безразлична судьба Православной Церкви, которая участвовала в самом строении государства и целые века составляла для него основу религиозной и нравственной жизни, то да будет ведомо вам, что религиозное успокоение ста миллионов православного русского населения, без сомнения, необходимое и для государственного блага, может быть достигнуто не иначе, как отменой всех распоряжений, посягающих на жизнь и свободу Церкви». Трудно сказать насколько авторитетны были комиссары, принявшие делегацию. На декрете об отделении Церкви от государства нет подписи Елизарова. Только Бонч-Бруевич, как управляющий делами Совета Народных Комиссаров относился к высшему управлению и скрепил подписи под декретом. Во всяком случай, комиссары говорили с соборной делегацией в необычной для коммунистов мягкой форме. Кузнецов докладывал собору, что разговор с представителями Народных Комиссаров на него произвёл лучшее впечатление, чем разговор с Керенским в октябре 1917 года. Елизаров откровенно заметил, что при составлении декрета не был выслушан голос Церкви и действительно в декрете есть неясности и ошибки, требующие разъяснения и исправления». Кузнецов отмечал, что «представители Народных Комиссаров приветствовали первую встречу с делегацией собора». Они выразили надежду, что путём сношений может быть выяснено много недоразумений и исправлены ошибки, от которых Совет Народных Комиссаров не считает себя застрахованным. Для таких сношений, конечно, должна быть найдена почва и таковую народные комиссары «усматривают в принципах отделения Церкви от государства и свободы совести, от которых они уже не могут отступить». Кузнецов, который, как говорил мне Митрополит Анастасий, позднее был инициатором попыток найти недостойный компромисс с советской властью, в заключение своего доклада свидетельствовал, что народные комиссары «по-видимому готовы идти навстречу разрешению разных недоразумений и исправлению ошибок, связанных с изданием декрета и даже разъяснить декрет, как они выражаются».
Комиссары были вежливы, они не проявляли аррогантности, столь обычной большевикам, они уделили делегации много времени — по словам Малыгина делегация засиделась до 2-х часов ночи .
Однако, они не сделали никаких уступок, кроме согласия разговаривать. Собор уполномочил Соборный Совет выработать дальнейшие мероприятия, но никаких реальных последствий от этой встречи не было. Борьба продолжалась. Церковь действовала через новую организацию приходов и их объединения.

 Устраивались крестные ходы. Но, одновременно и наступления на Церковь стали делаться более планомерными и энергичными по мере роста и укрепления нового правительственного аппарата. Важным новым моментом явилось издание 24-го августа 1918 года Народным Комиссариатом Юстиции инструкции «О порядке проведения в жизнь отделения Церкви от государства и школы от Церкви». Как пишет Шишкин, этим был положен конец правотворчеству местным государственных органов в решении ими вопроса в отношении Церкви. Отныне началось планомерное (по единой системе) осуществление декрета СНК от 23 января. Для проведения декрета в жизнь были созданы специальные органы. При Комиссариате Юстиции был создан 8-й Отдел — отдел по проведению декрета об отделении Церкви от государства. Несмотря на разработанную инструкцию и конкретный план, принятый Комиссариатом Юстиции, осуществление её задержалось на целый год. Отчасти это объясняется гражданской войной, а отчасти неподготовленностью государственного аппарата. Эта задержка помогла успеху борьбы против Церкви, до некоторой степени усыпляя активность верующих. Однако, в этом периоде было много жестоких нападений на архипастырей, священников, церкви и монастыри. Много таких случаев проявления героизма и мученических смертей собрано в труде Валентинова «Чёрная книга». В мягкой форме Шишкин признаёт жестокости начавшегося преследования, стараясь найти им какое-то оправдание. «Давая объективную оценку церковному движению, сопровождавшемуся кровавыми эксцессами, — пишет он, — нельзя не сказать о том, что в известной степени размах и острота этого движения в некоторых городах зависела от местных органов власти. Некоторые совдепы не вполне продуманно и последовательно реализировали декрет на местах, нередко проявляли ненужную торопливость и решительность. Более того, они применяли иногда и излишние репрессии по отношению к священнослужителям... Работники местных органов власти, члены комиссий по учёту церковного имущества и красноармейцы охраны иногда проявляли грубость по отношению к церковнослужителям и верующих, нередко оскорбляя их религиозные чувства». Введенский, возлагая как и Шишкин, ответственность за это не столько на коммунистические органы власти, сколько на Патриарха и Синод, пишет, что призыв их защищать Церковь «имел последствием согласно статистическим данным 1414 кровавых столкновений с советской властью».

 Наконец, голод в Поволжье дал коммунистам новое оружие в борьбе против Церкви. Изъятия ценностей из храмов, давно уже намеченное и имеющее основание в декрете об отделении Церкви от государства, стали производиться, ссылаясь на необходимость срочной помощи голодающим. Между тем, исполнение соборных определений о защите святынь, делало ревнителей веры преступниками в глазах гражданского закона. Начались аресты и процессы по обвинению их в этом преступлений. Особенную известность приобрёл открытый суд над Митрополитом Петроградским Вениамином, со смертным приговором ему и его сотрудникам.
По-видимому, петроградские власти первоначально не были вполне осведомлёны о целях операции изъятия церковных ценностей и принимали за чистую монету официальный повод для неё, то есть помощь голодающим. Они вошли в соглашение с Митрополитом Вениамином, по которому Церковь сама передавала ценности для помощи голодающим. В разных газетах были напечатаны сообщения об этом соглашении в тоне благоприятном для Митрополита и духовенства. Но затем были получены инструкции из Москвы и обстановка коренным образом переменилась. Представителям Митрополита было объявлено, что вне всякого соглашения ценности будут изъяты без разбора, как принадлежащее государству имущество. Однако, и после этого Митрополит Вениамин возобновил переговоры с властями и было достигнуто новое соглашение. Самое существенное в нём было то, что верующим предоставлялось заменять подлежащие изъятию церковные предметы другим, равноценным имуществом.

 Это соглашение было опять отменено. «Посланцам Митрополита было весьма сухо объявлено, что ни о каких «пожертвованиях» и ни о каком участии представителей верующих в контроле, не может быть и речи. Церковные ценности будут изъяты в формальном порядке. Остаётся лишь условиться о дне и часе, когда духовенство должно будет передать власти «принадлежащее государству имущество»... На новое заявление Митрополита со ссылкой на прежнее соглашение уже не последовало ответа. Создавшийся кризис послужил удобным поводом для возбуждения раскола и ослабления Церкви. Возбудителями его должны были послужить уже ранее упоминавшиеся нами деятели обновленческого направления. Титлинов, после восстановления Патриаршества отказавшийся от звания члена Всероссийского собора в марте 1918 года, основал в Петрограде новый орган печати — воскресную газету «Правда Божия». Газета выступала против анафематствования советской власти и призывала к примирению с нею. Вместе с тем, оживились, притаившиеся было, священники обновленческого направления. И вот, в то время, когда прервались переговоры Митрополита Вениамина с представителями власти, эти лица выступили в качестве посредников. 24-го марта в петроградской «Правде» появилось письмо за подписью 12-ти лиц, в числе которых были будущие столпы «Живой Церкви», священники: Красницкий, Введенский, Белков, Боярский и др. Авторы письма защищали мероприятия советского правительства и отмежевывались от остального духовенства. Письмо вызвало возмущение последнего, что было ярко высказано на собрании духовенства. Введенский произнёс наглую и угрожающую речь. Митрополит постарался успокоить собрание, чтобы предотвратить кровавые столкновения. Было решено вступить в новые переговоры с властями и вести их было поручено Введенскому и Боярскому. Ими вновь было достигнуто соглашение с властями, напечатанное в «Правде» в начале апреля. Приобретая какой-то вес благодаря достигнутому успеху и наладив связи с советскими властями, группа обновленцев приступила уже к захвату власти во всей Церкви, пользуясь тем, что острый кризис создался и у Патриарха в Москве. Поводом послужил всё тот же вопрос об отношении к советской власти и изъятию церковных святынь.

 22 апр./5 мая 1922-го года находившийся под домашним арестом Патриарх был вызван в суд по делу о церковных ценностях. В суде Патриарх в желании помочь обвиняемым, всю ответственность принимал на себя. Он находился под арестом и в то время, когда, якобы, состоялось постановление Синода об упразднении Высшего Церковного Управления Заграницей. Теперь, при более новых данных, можно поставить под вопрос, действительно ли в то время состоялось какое-либо определение об упразднении Высшего Церковного Управления Заграницей, не говоря уже о том, насколько оно могло быть свободным. Обращает на себя внимание, что в книге Регельсона оба события приводятся на той же 285-й странице за той же датой. В данный момент мы не останавливаемся на значении этого факта. Во всяком случае ясно, что находясь у советской власти под арестом, Патриарх был лишён всякой свободы. Ещё осенью 1921 года группа «прогрессивного» петроградского духовенства подала в высшие церковные инстанции доклад с решительным протестом против политики Патриарха Тихона [43]. Весной 1922 года, по инициативе той же группы, возникла уже и организация под именем «Живой Церкви», которую возглавил центральный комитет в лице священников В. Д. Красницкого, Е. К. Белкова и С. В. Калиновского. А. Левитин и В. Шавров в интересной статье «Очерки по истории Русской Церковной смуты», пишут: «Самый термин «центральный комитет» отнюдь не был случайностью. Как популярно объяснял свящ. Евгений Белков (первоначальный сторонник Живой Церкви), взаимоотношения между Высшим Церковным Управлением (ВЦУ) и центральным комитетом группы Живая Церковь, были аналогичны между взаимоотношениями ВЦИК и ЦК РКП. Что касается самой группы Живая Церковь, то она, по мысли организаторов, должна была играть роль авангарда обновленческого движения». Главным деятелем в этой группе тогда был С. В. Калиновский, первый составитель проекта для создания учреждения, с функциями, подобными тем, которые теперь имеет уполномоченный по делам Православной Церкви Куроедов. Впоследствии, руководящее положение занял другой основатель Живой Церкви священник В. Д. Красницкий, приятель главного гонителя православной иерархии в 20-х годах — чекиста Е. А. Тучкова. Патриарха Тихона и верных ему чад Церкви теснили с одной стороны обновленцы, а с другой — гражданская власть, которая открыто покровительствовала последним. Положение стало особенно трагическим в мае 1922-го года, когда в связи с вопросом об изъятии церковных ценностей, Патриарх Тихон, Митрополит Вениамин и много епископов были преданы суду и арестованы. Создалась обстановка, в которой открылась возможность действовать петроградской группе обновленцев.
Делегация петроградской группы была допущена к арестованному Патриарху. Скрывая от него свои истинные намерения и прикрываясь якобы заботой о Церкви, делегация докладывала ему о наступившей в Церкви анархии. Они сообщали, что патриаршее управление совершенно лишено возможности функционировать и фактически закрыто. Проф. Титлинов, старавшийся описать всё происходившее тогда в облагороженном виде, пишет: «Патриарх согласился на предъявленное ему требование о сложении с себя управления Церковью, написав резолюцию о передаче власти до созыва собора одному из старейших иерархов — Митрополитам Ярославскому и Петроградскому.

 Самый же процесс передачи дел он поручил той самой группе духовенства, которая к нему явилась. Но инициаторы церковной оппозиции не удовлетворились такой ролью, продолжает Титлинов, а пошли дальше. Они образовали из себя временную церковную власть и затем уже вошли в переговоры с названными Патриархом заместителями, предложив им свои условия». Надо ещё отметить, что заявление делегации Патриарху внешне носило характер лояльности. Стараясь обмануть его, они писали: «В виду устранения вашего Святейшества от управления Церковью впредь до созыва собора и передачи власти одному из старейших иерархов фактически Церковь осталась без всякого управления. Это чрезвычайно губительно отражается на участи общецерковной жизни Московской епархии, порождая этим чрезвычайное смущение умов. Мы, нижеподписавшиеся, испросили разрешение у государственной власти на открытие и функционирование канцелярии вашего Святейшества. Настоящим, мы сыновне испрашиваем благословения вашего Святейшества на это, дабы не продолжалась пагубная обстановка в делах управления Церковью. По приезде вашего заместителя, он тотчас вступит в исполнение своих обязанностей». Сам Патриарх в послании 15-го июля 1923 года писал, что явившаяся к нему группа из трёх священников «под видом забот о благе Церкви», подала ему вышеприведённое заявление и далее сообщал: «Мы уступили их домогательствам и положили на их заявление следующую резолюцию: «Поручается поименованным ниже лицам, то есть подписавшим заявление священникам, принять и передать Высокопреосвященному Агафангелу, по приезде его в Москву, синодские дела при участии секретаря Нумерова». Ещё за два дня до этой резолюции 16-го мая 1922 года, Патриарх уже послал грамоту Митрополиту Агафангелу, вызывая его в Москву для временного возглавления церковного управления до созыва собора. Он писал: «На это имеется согласие гражданской власти, а потому благоволите прибыть в Москву без промедления». Однако, присутствие Митрополита Агафангела могло помешать планам захвата власти обновленцами, с которыми он не соглашался сотрудничать. Поэтому, данное Патриарху согласие гражданских властей оказалось отменённым. Митрополит не смог выехать из Ярославля в Москву. Между тем, обновленцы воспользовались резолюцией Патриарха, чтобы фактически овладеть церковной властью. Ради этого они и притворялись лояльными при посещении его в заключении. Гражданская власть не скрывала своей помощи обновленцам для захвата ими власти. Это особенно ярко и беззастенчиво проявилось в Петрограде. Группа священников, уполномоченных только содействовать передаче патриарших дел Митрополиту Агафангелу, сама себя в тот же вечер переименовала в Высшее Церковное Управление и самочинно присвоила себе высшую административную власть в Русской Церкви.

 Перевезённый в Донской монастырь Патриарх Тихон был как бы исключён из церковной жизни. Казалось, что обновленцы окончательно захватили власть над Русской Церковью. Это отразилось, прежде всего, на образе действий церковных деятелей авантюристического характера и вообще людей, неспособных отдавать жизнь за твёрдые, дорогие им принципы. Такие люди, помимо избранного ими направления, тщательно берегут своё самолюбие и личные интересы. Они являются противоположностью убеждённых в истине исповедников, готовых на любые страдания ради истины. Высокая цель объединяет таких людей в готовность к самопожертвованию. Обновленческое движение 20-х годов соединило людей первого рода. Поэтому не удивительно, что с самого начала между наиболее способными из них возникли трения личного характера, подрывавшие их единство и с самого начала поделившие их на менее крайних обновленцев и безудержных реформаторов, называемых живоцерковниками. В своих реформах они шли так далеко, что в нарушение древних правил и вопреки всем поместным Церквам, ввели женатый епископат, в том числе второбрачный. Иначе говоря, обновленчество скоро вылилось в особую форму протестантского движения восточного обряда. Оно не имело никакой опоры в народе и оставило свой след в последующем развитии событий лишь как некоторый образец для советчиков в выработке ультра-покорных советской власти иерархов, укрепившихся доныне в Московской Патриархии. Мы поэтому не будем долго останавливаться на периоде захвата власти в Русской Церкви обновленцами во время пленения Патриарха Тихона, как на печальном эпизоде в истории нашей Церкви в течение примерно года с небольшим, до его освобождения из заточения.

 Возглавлял Церковь в этот период, но не имея возможности ею управлять, Митрополит Ярославский Агафангел, человек твёрдых принципов. В своём послании от 5/18 июня 1922 года, Митрополит Агафангел объяснял: «Во имя святого послушания и по долгу моей архиерейской присяги, я предполагал немедленно вступить в отправление возложенного на меня служения Церкви и поспешить в Москву, но вопреки моей воле, по обстоятельствам от меня независимым, я лишён возможности отправиться на место служения. Между тем, как мне официально известно, явились в Москве иные люди и встали у кормила правления Русской Церковью. От кого и какие полномочия получили они, мне совершенно неизвестно, а потому я считаю принятую ими на себя власть и деяния их незаконными. Они объявили о своём намерении пересмотреть догматы и нравоучение нашей православной веры, священные каноны святых Вселенских соборов, православные богослужебные уставы, данные великими подвижниками христианского благочестия и организовали новую, именуемую ими «Живую Церковь». Таким образом, митр. Агафангел не был в состоянии организовать управление Церковью, но он сделал единственное, что было в его силах при создавшейся обстановке. 5/18 июня 1922 года, он разослал послание о том, что временно принял на себя возглавление Церкви. Не имея в своём распоряжении никакого административного аппарата, он предоставил самые широкие полномочия епархиальным архиереям, применяя принцип постановления Святейшего Патриарха, Священного Синода и высшего Церковного Совета от 7/20 ноября 1920 года за №362, которое предусматривало порядок жизни Церкви в случае полного расстройства центральной церковной власти.
То, что Митрополит Агафангел не прибыл сразу в Москву по зову Патриарха, у осведомлённых людей вызвало недоумение. В книге Левитина и Шаврова даётся ему объяснение: «В течение месяца велись секретные переговоры между Тучковым и Митрополитом Агафангелом. Е. А. Тучков, которого ВЦУ считало своей главной опорой в переговорах с Митрополитом, выражал желание как можно скорее отделаться от этого несолидного учреждения и поддержать его. Однако, и от Агафангела ожидался ряд уступок, на которые он не соглашался. После месячных переговоров, видя, что дело не сходит с мёртвой точки, Митрополит Агафангел неожиданно, уже не спрашивая Тучкова, обратился к Русской Церкви с воззванием, напечатанным в какой-то подпольной типографии и очень быстро разошедшимся по Москве и другим городам». Это выступление Митрополита Агафангела было неожиданным для Тучкова и очень обеспокоило обновленцев, надеявшихся, что с канонической церковной властью дело покончено. Митрополит Агафангел был немедленно арестован и вместо переезда в Москву, был сослан в Нарымский край. Однако, он и Патриарх уже указали путь для верных епископов и чад Церкви. В процессе их борьбы с обновленцами в разных местах стали образовываться «автокефальные епархии». Не легко проходило внедрение обновленчества даже там, где оно зародилось — в Петрограде. Введенский, вернувшийся из Москвы после захвата церковного управления, явился к Митрополиту Вениамину и объявил ему о создании нового управления и назначении его, Введенского, делегатом от этого управления по Петроградской епархии. Митрополит его за это отлучил от Церкви. Постановление его было напечатано в газетах и вызвало ярость коммунистов.

 Через несколько дней к Митрополиту явился Введенский в сопровождении бывшего председателя петроградской ЧК и петроградского коменданта Бакаева. Они предъявили Митрополиту ультиматум: либо он отменить своё постановление о Введенском, либо против него и ряда духовных лиц будет создан процесс в связи с изъятием ценностей, в результате которого погибнет и он, и близкие к нему люди. Митрополит ответил категорическим отказом. Как известно, угроза эта была приведена в исполнение: он был судим и приговорён к смерти, потому что стоял поперёк пути гражданской власти в её начинаниях в деле образования революционной обновленческой Церкви. Титлинов при всем желании не мог скрывать того, что обновленческое Высшее Церковное Управление захватило власть антиканонически, в революционном порядке. «Несомненно, - писал он, - что группа, которая образовала Высшее Церковное Управление после отречения Патриарха Тихона, полномочий на то от Патриарха не имела. Патриарх поручил ей только посредническую роль передачи дел, а отсюда до передачи власти очень далеко. Деятели Живой Церкви взяли власть сами, в порядке революционном, внеканоническом и, если угодно, антиканоническом». Епископ Григорий (Граббе). Дан.11:44 – «выйдет он в величайшей ярости, чтобы истреблять и губить многих».

 

Одна глава, вернее даже стих

Из Библии, Священного Писания

Всё перетянет. О, как взъярится псих,

  Что мы с такими вылезли весами.

       А это то же самое, как если

       Сравнить пытаться Бога и творенье;

       Об этом даже мылить неуместно,

       Выслушивать такие басни-бредни.

Что скажет Бог, и что уже сказал,

Одно лишь это пусть интересует;

Всё остальное – это как вокзал,

Где гомон мошкары, летящей всуе.

       И потому учите всех и вся

       Вникать в Библейские высказыванья Бога.

       Благоухающие строки оросят,

       Здесь серебро и злато высшей пробы.

Что Пушкин, Достоевский, Солженицын

И прочие не худшие писаки!

Они мешали плевелы с пшеницей,

Настаивали на своём привычной сапой.

       Не обожжённые глаголом Иеговы,

       Они старались, тужились, стремились

       Сказать позаковыристей, в основе

       Не Слово Божие вложили – мысль маститых.

Смотри по результатам писанины:

Ах, сколько же газет, журналов, книг

Не достигают цели – мимо, мимо!

Одно гнильё, где только ни копни.

       Не заблудись, душа, средь круговерти,

       Подстроенной масонской подворотней.

       Словам Христа преискренне поверим,

       И ничего не проглаголать против.

Слова Божественные – панцирь и броня.

Во свете Библии рассматривать всё чтиво.

Рождённые от Бога те слова хранят,

И в победителях всегда и всем на диво.         17.10.08. ИгЛа