Вопрос 3769 : 26 т. 

Занимается ли кто-нибудь ещё переводом Библии на иные языки, кроме Библейского Общества ?

Ответ: 

Всех не знаю, но есть сведения, что есть такие люди, неведомые нам. Журнал «Фома» №7/39, июль 2006, стр.59-63. «ЕВАНГЕЛИЕ ПО-ЧУКОТСКИ». Зачем вновь и вновь переводить Библию? Мы так привыкли к русскому (Синодальному) переводу Библии, что порой забываем: в России живут множество иных народов. Как же им услышать Слово Божие на своём родном языке? Делаются ли такие переводы и кто этим занимается? Какие тут возникают сложности? Как люди относятся к этим новым переводам? Мы беседуем с Андреем ДЕСНИЦКИМ, сотрудником Института перевода Библии.

Андрей Сергеевич ДЕСНИЦКИЙ родился в 1968 году в Москве. Окончил филологический факультет МГУ. Кандидат филологических наук, специализируется на библейском иврите. Автор многих научных и публицистических статей. Работает в Институте востоковедения РАН и Институте перевода Библии.

– Андрей, а зачем Вы вообще занимаетесь этими переводами? Я не раз слышал мнение, что поскольку русский язык худо-бедно в России и в странах СНГ знают все, то и нашего Синодального перевода более чем достаточно...

 Не могу с Вами согласиться — ни как филолог, ни как христианин. На самом деле люди из национальных окраин России, для которых русский язык неродной, либо прочитают Библию на своём языке, либо не прочитают её никогда. Не надо успокаивать себя словами, что, дескать, русский все “худо-бедно” знают. Вот именно что и худо, и бедно. Я постоянно езжу по России и вижу реальную картину. Да, в национальных регионах русский знают – но на “кухонном” уровне. Объясниться на рынке, посмотреть телевизор и понять, о чём вообще идёт речь – это не то же самое, что читать художественную литературу, не говоря уже о таком сложном тексте, как библейский. Но даже те люди, которые более-менее знают русский язык и читали Библию по-русски, всё равно нуждаются в национальном переводе, чтобы действительно понимать прочитанное. Ведь даже русскому человеку приходится приложить немало усилий, чтобы понять библейский текст. Что же говорить о тех, для кого русский язык – неродной! Как сказала однажды одна женщина-карелка – когда она прочитала Евангелие по-карельски, у неё возникло чувство, что Христос прошёлся по карельским деревням и заговорил с людьми по-карельски. Вот для этого мы и работаем. Для меня работа в Институте перевода Библии – нечто большее, чем научная, академическая деятельность. Я православный христианин, и для меня наша работа – это ещё и способ донести до людей Благую Весть, свидетельствовать им о Христе. И я делаю это самым естественным для меня способом – то есть, участвуя в переводах Библии.

 И как же именно у вас строится работа над переводом?

 Начнём с того, что каждый перевод на тот или иной национальный язык – это отдельный проект, здесь работает не один человек, а целая команда. Во-первых, переводчики. Иногда один, иногда несколько. Это обязательно носители того языка, на который делается перевод. Они должны владеть своим родным языком мастерски. Обычно это писатели, журналисты, учёные, бывает, что и профессиональные переводчики. Другое требование к переводчику – это открытость христианскому видению мира. Мы не требуем, чтобы он был верующим христианином. Среди наших переводчиков есть мусульмане, буддисты и неверующие.

 А почему вы не требуете, чтобы переводчик обязательно был христианином? Разве христианин при прочих равных не переведёт лучше, вернее?

 Да просто потому, что среди некоторых народов христиан – единицы или десятки, и найти среди них такого, который мастерски владел бы словом на своём родном языке – очень и очень непросто. Иногда их и вообще нет.

Ну, хорошо, переводчик выполнил свою работу, принёс перевод... Что происходит дальше?

 Дальше с переводом работает богословский редактор. Как правило, русский или иностранец, хотя бывает, что и представитель того же народа, что и переводчик. Например, якутский богословский редактор у нас – якутка Саргылана Леонтьева, чеченский – чеченец, имени которого я, разумеется, не назову по соображениям безопасности. Богословский редактор – это обязательно христианин, который более-менее знает язык перевода, а также древнееврейский, древнегреческий, который получил систематическое образование в области богословия и в области лингвистики. Богословский редактор вместе с переводчиком выправляют текст, чтобы при переводе не исказился смысл. Затем с текстом начинает работать филологический редактор. Это – носитель языка, знающий его в совершенстве. Его задача - выправить стилистику, добиться красоты. Естественно, все его правки просматривает богословский редактор, чтобы в текст не вкралось что-то, противоречащее оригиналу. Затем происходит апробация перевода. Его дают на прочтение носителям языка, а после задают вопросы: что вы поняли из прочитанного, что понравилось, что осталось непонятным. Далее перевод попадает к консультанту. Он следит за выполнением общих требований и служит чем-то вроде ОТК, добивается, чтобы перевод отвечал высоким стандартам.

А что из Священного Писания вы выбираете для перевода?

 По-разному. Это очень сильно зависит от конкретной ситуации. Разные языки, разные регионы... Здесь не Устав строевой службы, чтобы все было единообразно. Но, как правило, начинаем мы с Евангелия от Луки. Почему именно от Луки? Ну, во-первых, потому, что следом за Евангелием мы обычно переводим Деяния святых Апостолов. А поскольку Деяния также написаны Апостолом Лукой, то получается самая естественная пара. Во-вторых, Евангелие от Луки понятнее нашим читателям. Оно не настолько погружено в реалии Палестины I века, как Евангелие от Матфея, не так сложно богословски, как Евангелие от Иоанна. Да и в литературном отношении оно превосходит Евангелие от Марка. Далее – по-разному. Общий принцип – сначала переводятся Евангелия и Деяния, затем Послания святых Апостолов и Откровение Иоанна Богослова (Апокалипсис). К переводу Ветхого Завета мы приступаем лишь тогда, когда работа над Новым близится к завершению. Однако и от этого правила мы начали отступать – в случае перевода на языки народов, исповедующих ислам. Дело в том, что для мусульманина Ветхий Завет – во многом то же самое, что и для христианина. То есть история людей, которых он почитает святыми и пророками. Но в Коране о них в основном лишь краткие упоминания, а полноценного рассказа нет. Поэтому исламская аудитория очень хорошо воспринимает избранные места из Ветхого Завета. А вот к Евангелию отношение уже сложнее, исламскому сознанию чуждо именование Иисуса (пророка Исы, как они Его называют) Сыном Божиим, эти места вызывают отторжение. Но хуже всего читатель-мусульманин воспринимает послания Апостола Павла, поскольку богословие Павла кардинально отличается от исламского. Конечно, перевести целиком всю Библию на язык каждой российской народности пока для нас нереально. Полностью перевести всё Священное Писание мы собираемся только на те языки, на которых говорит большое количество людей – например, татарский, чувашский. А там, где носителей языка – несколько сотен или даже десятков, причём неизвестно, сохранится ли вообще этот язык – мы переводим именно Евангелие.
    Ваши переводы Евангелия и апостольских посланий используются при богослужении на этих языках? 

 Всё зависит от конкретной ситуации. Где-то да, где-то нет. Например, в Якутии используются. Якутский проект – это вообще пример очень успешного сотрудничества с епархией, мы всегда встречали там самое тёплое отношение и искреннюю заинтересованность. Так вот, в Якутии наш перевод Нового Завета зазвучал в храмах уже на стадии апробации. Но так происходит не везде – прежде всего потому, что далеко не везде существует богослужение на местном языке. А где-то пользуются переводами богослужения, которые сделали русские миссионеры в начале XIX века. Естественно, язык почти за два столетия изменился настолько, что сейчас по степени удалённости от разговорной речи эти переводы можно уподобить церковнославянскому языку в сравнении с русским. Возьмём, к примеру, Алтай. Там работал преподобный Макарий (Глухарев) и его ученики. Они перевели Евангелия, некоторые богослужебные тексты, но даже полного Нового Завета не оставили. И сейчас богослужение на алтайском там очень мало где совершается. Несколько лет назад по-алтайски вообще служил только один священник-алтаец в удалённом горном селе. А в основном служат на церковнославянском. Старые алтайские переводы уже почти никому не понятны, и даже консервативно настроенные люди там считают, что богослужебные тексты и молитвослов переводить надо заново или, по крайней мере, исправлять старые переводы.
Но вообще мы не ставим себе целью, чтобы наши переводы непременно читались в храме на богослужении. Они всё-таки предназначены для домашнего чтения, а уж использовать ли их в богослужебной практике – решать самим верующим.
   Хватает ли в языках малых народов словарного запаса, чтобы вместить суть Священного Писания?

 Такой вопрос наверняка задавали и Кириллу с Мефодием. Славяне IX века были ничуть не более развиты, чем нынешние малые народы России. Кстати, выражение “малые народы” я вообще очень не люблю. Лучше говорить “национальные меньшинства России”, тем более что у нас всё-таки не Папуа Новая Гвинея, где люди совсем недавно жили в каменном веке и не знали вообще ни о чём, что творится за пределами их мирка. У нас достаточно обширное информационное пространство, и люди хорошо знакомы с самыми разными идеями и представлениями.
Например, когда спрашиваешь, есть ли у них представление о Едином Боге, Творце этого мира, в огромном большинстве случаев отвечают: “Да, наши предки в Него верили”. Так говорят практически все тюркские народы о Боге, Которого называют именем Тенгри, у них это творец неба и земли, верховное божество. Вот в чукотском языке – там действительно нет слова, обозначающего Бога как Личность. Представление о духах, о природных силах есть, но не о Боге. Видимо, из-за того, что чукчи жили очень обособленно и до них не добирались ни христианские, ни мусульманские миссионеры. Проще всего работать с исламскими языками, потому что в них почти вся терминология присутствует. “Грех”, “покаяние”, “святой” – всё это есть, хотя и несколько иначе понимается, чем в христианской традиции.
Однако и у народов, не знакомых с монотеизмом – буддистов, шаманистов – всё равно есть какие-то представления о добре, зле, Боге, человеке. Разумеется, в Библии эти слова имеют другой, гораздо более глубокий смысл, и к этому смыслу читателю перевода всё равно надо будет пробиваться. Но то же самое можно сказать о неверующем русском, впервые открывшем Библию. Он тоже далеко не сразу начинает её понимать. Наша задача – убрать лингвистический барьер. А как это слово отзовётся в душе читателя – это, в конце концов, тайна его и Бога. Но чтобы он мог прочитать это слово и понять его не на полузнакомом языке, а на своём родном – для этого мы и работаем. Кстати, бывает, что в языке, на который мы переводим, вообще не существует письменности, или этой письменностью практически никто не владеет. В этом случае мы делаем аудиозаписи наших переводов и распространяем их. В результате люди получают возможность если не прочитать, то хотя бы услышать Библию на своём родном языке. А бывало и так, что создавался алфавит для прежде бесписьменного языка.

Что труднее всего при переводе?

Прежде всего – это сопротивление языка. Язык зачастую просто не позволяет сказать то, что ты хочешь. Вот пара примеров. Алтайский язык. Дословно перевести “Христос воплотился” невозможно, и мы попробовали так: “Христос с плотью пришёл”. Но плоть по-алтайски “эт-кан”, дословно – “мясо-кровь”. И когда это перевели, то получилось “Христос с мясом-кровью пришёл”. Для алтайцев, народа кочевого, мясо и кровь – это два основных продукта питания. И получилось, будто Христос пришёл с продуктами, людей накормить. В результате пришлось перевести: “Христос стал человеком”. Второй пример. Таджикское Евангелие от Иоанна. В шестой главе есть такая фраза: “Я хлеб жизни. Ваши отцы ели манну в пустыне и умерли”. По-таджикски “я”, “меня” и все косвенные падежи – “ман”. И манну перевели как “манн”. Правда, с двумя “н”, но на слух это абсолютно не воспринимается, да и глаз может этого не увидеть. Получилось: Ман (то есть Я) – хлеб жизни. Отцы ваши ели манн в пустыне и умерли. Получается – “ели Меня в пустыне и умерли”. Пришлось переводить: “отцы ваши ели пищу, называемую манн, в пустыне, но умерли”. Мы вынуждены были добавить “но”, чтобы стало понятно: они умерли не оттого, что ели эту пищу, иначе получалось, что они съели что-то не то – и умерли.
И таких примеров – множество. Вот шорский язык, это Южная Сибирь, Новокузнецкая область. Как перевести на него евангельскую фразу “не собирают с терновника винограда”? В шорском языке нет слов “терновник”, “виноград”. Попробовали перевести так: “не собирают с колючих кустов хороших ягод”. Получилось глупо, потому что с колючих кустов хорошие ягоды очень даже собирают: крыжовник, облепиха, ежевика... В итоге пришлось “колючие кусты” и “хорошие ягоды” заменить на какие-то конкретные местные растения. А вот как быть с важнейшим библейским словом “Агнец”? Ясно, что при переводе на языки народов Кавказа или Средней Азии тут никаких проблем не возникает. А как это перевести на чукотский? Можно, конечно, было просто поставить русское слово, в принципе читатели поняли бы. Но тогда потерялись бы важные смысловые оттенки – нечто маленькое, нежное, трогательное. Мы рискнули превратить “агнца” в “оленёнка”. Ведь чукчи – оленеводы, и оленёнок для них значит то же, что ягнёнок для кавказца или узбека. Другая трудность – это сама структура языка. Наш русский язык, как и церковнославянский, и греческий, относится к индоевропейской семье. Но таких языков в бывшем СССР немного – осетинский, таджикский... А в основном – это тюркские или угро-финские языки. И если дословно перевести на них русский или греческий текст Писания – получится полная белиберда, даже если не придётся изобретать новые слова. Поэтому подчас приходится решать сложнейшие языковые задачи, чтобы передать хотя бы смысл библейского текста, не говоря уже об интонации и литературных особенностях.

И как к вашей работе относится местное население?

Есть три типа реакции. Первая – “нам это не нужно”. То есть, мы не христиане, мы буддисты-шаманисты, и это подорвёт нашу национальную идентичность. Вторая реакция – крайне положительная. Причём аргументация та же самая, только с другим знаком. Люди чувствуют, что перевод Библии на их язык сразу повышает его статус. Язык, на котором существует Священное Писание христиан – это серьёзно. То есть люди понимают, что мы содействуем развитию их национальной культуры. И, наконец, третий вариант – собственно христианский, когда верующие получают возможность читать и слышать Слово Божие на своём родном языке. Но вот что интересно: нередко к нашим переводам хорошо относятся представители нехристианских религий. К примеру, на презентации тувинского Нового Завета были и лама, и шаман, и оба одобряли появление этой книги.
Другой пример: выпустили мы перевод Евангелия на язык одного из народов Северного Кавказа, и дали один экземпляр мулле в маленькой деревушке. Спустя какое-то время вернулись и спросили, понравилось ли ему. Он сказал: это очень хорошая книга, теперь у меня всегда есть о чём сказать проповедь во время пятничной молитвы. Я читаю отрывок из этой книги и говорю проповедь про пророка Ису: как Он учил, как поступал – вот и вы так же поступайте. Был случай, когда переводчица, ревностная мусульманка, обратилась к муфтию с вопросом: можно ли ей переводить Евангелие, не погрешит ли она тем самым против Аллаха? И муфтий сказал: «Переводи. Причём имей в виду, ты столкнёшься с тем, что вызовет у тебя неприятие, смутит как мусульманку. Но ты не можешь это изменять, переводи как есть».
Конечно, не всегда отношение такое доброжелательное. Правда, с силовым противодействием со стороны мусульман нам сталкиваться не приходилось, но слышать много обидного доводилось. Хотя неприятие нашей деятельности исходило не столько из богословских, сколько из националистических соображений. Люди говорили: “мы татары, а значит, мусульмане”. То есть им казалось, что чтение Библии на их родном языке сделает их в меньшей степени татарами, чем раньше. Но, возвращаясь к примеру с кавказским муллой, хочу заметить: есть два разных способа быть правоверными мусульманами. Первый – ничего не зная о христианстве, ненавидеть “гяуров”. А второй – узнать, о чём же говорят христианские священные книги, и понять, что из этого близко и мусульманам. Вряд ли из-за этого они станут христианами, но относиться к христианам будут более здраво. Мне кажется, что борьба с терроризмом должна вестись не только полицейскими, но и такими вот методами.

Но всё-таки были случаи обращения в христианство?
   Иногда наши переводчики, мусульмане или язычники, принимали крещение. И это не единичные случаи. Мне, кстати, в основном попадались обратившиеся в Православие. То есть видно, как Слово Божие воздействует на сердца людей. Причём ведь никто из нас не агитировал их, не взывал к “корпоративной солидарности”, не обещал зарплату повысить... Это был осознанный, свободный выбор.

А как к вашей деятельности относятся православные?
   В основном, доброжелательно. Институт имеет благословение Святейшего Патриарха Алексия, и это не просто формальность – он постоянно проявляет интерес к нашей работе. Во всех епархиях, где мы работали, правящие архиереи поддерживали нас, понимали необходимость нашего труда, были благодарны. Большинство священников по отношению к нам настроены так же, хотя бывают и исключения. Не все понимают, чем мы занимаемся, кого-то смущает, что не все из нас православные, что в работе переводческих групп участвуют и протестанты. Так, например, когда мы делали апробацию Евангелия на гагаузском языке, переводчиком был протестант. Когда об этом узнали в местном православном приходе, то прекратили с нами отношения. Дескать, перевод, сделанный протестантом – это ересь “по определению”. Что тут сказать? Никто не обещал, что будет легко. Слово Божие, как и две тысячи лет назад, не только объединяет людей, но и разделяет. Как и две тысячи лет назад, оно вызывает споры и раздоры, причём порой и среди своих. Кто-то не понимает, зачем вообще снова и снова переводить Библию. Кому-то кажется, что желающие услышать Слово Божие обязаны продираться сквозь языковые барьеры, в совершенстве овладевать русским. То есть они заведомо “налагают на людей бремена неудобоносимые”. Мне кажется, это неверный, какой-то начётнический подход. Иногда его причина – равнодушие к тем, кто пока ещё не услышал Благую Весть. Мол, кого Бог хочет спасти, тех Он Сам приведёт в ограду церковную, а прочие всё равно обречены. Я же считаю, что долг христианина – нести Слово Божие тем, кто еще его не слышал. Не нам решать, кто его достоин, а кто не достоин. Людям надо дать возможность услышать Христа – причём на их родном языке. К счастью, большинство православных, с которыми мы сталкивались в работе над нашими проектами, это понимают. Институт перевода Библии – структура светская, среди его сотрудников есть и православные христиане, и протестанты, и мусульмане, и неверующие. Однако Институт имеет благословение Святейшего Патриарха Алексия, который проявляет непрестанный интерес к его деятельности. Институт перевода Библии был создан в 1973 году частными лицами – христианами из стран Скандинавии, США и Канады. В советское время он располагался в Скандинавии, в начале 90-х годов, после падения идеологических барьеров, его деятельность была перенесена в Россию. Задача Института – перевод Священного Писания на языки неславянских народов бывшего СССР. В Советском Союзе этим никто по понятным причинам не занимался, а между тем у нас были самые крупные языки, на которых не существовало ни единой страницы Библии – например, узбекский, на котором говорили 20 миллионов человек. Помимо Института перевода Библии, переводом Священного Писания на языки народов России последние несколько лет занимаются также Российское Библейское Общество и Летний институт лингвистики (SIL). С обеими этими организациями Институт перевода Библии тесно сотрудничает. Виталий КАПЛАН. Деян.2:8-11 – «Как же мы слышим каждый собственное наречие, в котором родились. Парфяне, и Мидяне, и Еламиты, и жители Месопотамии, Иудеи и Каппадокии, Понта и Асии, Фригии и Памфилии, Египта и частей Ливии, прилежащих к Киринее, и пришедшие из Рима, Иудеи и прозелиты, критяне и аравитяне, слышим их нашими языками говорящих о великих [делах] Божиих?»

 

Почему пророки не льстили никому,

Авторитет нередко истрачивали зряшно?!

Их поприще вело под камни и в тюрьму, –

Хотя борьба с грехом – без проигрыша тяжба.

       Им разве чужд спокойный был уют,

       Детишек лепет, женские объятья?

       Такое впечатление, что спор им дюже люб,

       Хотя, как Илия, бежали без оглядки.

Пророки древности оставили пример

Бояться даже мысли компромиссной.

Народ любя, тащили всех от скверн, –

Таких плешивых сколько оборвалось миссий?

       Так почему их Бог не сохранил,

       А верх одерживали лютые невежды?

       На место же Илия рождался Самуил, –

       Подобное с годами повторялось реже.

На всё пространство бывшего Союза

Кто Божью волю точно возвещает,

Не о себе, чтоб думал, а только об Иисусе,

Радел о выспреннем, не маялся с вещами?

       Из «почему» по сердцу, по уму,

       Быть может, Даниил, как муж желаний

       В России вызвездится после столетних мук, –

       Не дым кадильный, а из уст их пламень.

«Вот – я! – Исаия однажды не стерпел, –

Пошли меня к изъязвленным в столицу».

Князья содомские не смоквы, а репей,

Они смердят надушенные, не подобраться близко.

       А если бы пал жребий на меня,

       Хватило б духу к алчущим пробиться,

       На славу человеческую дух не разменять,

       И передать народу Евангельские мысли?

Ко мне пошли, Господь, таких пророков!

Узнать бы их, насытить, обогреть,

Быть может, с ними попроситься робко,

И не раскаяться в избранничестве впредь.     11.01.0.8. ИгЛа