Вопрос 2391: 10 т. 

У вас  пускают на ваши богослужения  тех, кто не входит в число оглашенных. Но вот они перестают ходить; чем это вызвано? Покажите на конкретном примере.

Ответ: 

Человек с кем-то из наших познакомился или в дороге, или на работе, начинает ходить на занятия и просится побыть у нас на богослужении. Мы допускаем его под ответственность того, кто за него ходатайствует, чтобы человек был одет по форме (у женщин платье не выше 10 см. от земли, на голове два платка под булавку, у мужчин пояс обязательно и рубашка на выпуск), чтобы он уже не брился, и чтобы беспрекословно подчинялся на церковной территории и в храме и выходил при возгласе «оглашенные, изыдите».  Кто-то этим полагает начало вхождения в общину. Он походит срок оглашения, иногда и до 5 лет, и потом получает допуск до крещения в озере. Но бывает иначе. Человек ходит, а заявления на приём в оглашенные не подаёт. Мы не торопим и не выгоняем его.  Но ему ставятся непременные условия, чтобы он посещал все богослужения субботние или, по крайней мере, воскресные, если не у нас, то  в любом храме у старообрядцев или в патриархии. Чтобы вольнослушательства не было в нём. Бывает, что и борода отросла, а послушание не выросло. Он перестает ходить, сбривает бороду.

  Снова начать к нам ходить уже намного  труднее - человек должен на занятиях и в других местах показать, что своё непостоянство он осудил и отвергся от него. Могут и годы на это уйти. Но если он долго  не ходил к нам,  а ходил в иные храмы, то снова должен проситься, и ему всегда разрешаем. Разрешение  наше не письменное. Если он после пропуска снова просится, то должен дать в письменном виде уже объяснительную, как он вёл себя за этот период времени, что с ним было, какие антиканоничные поступки отметили его отсутствие. Один такой Михаил, добрый  и трудолюбивый, помогал в лагере не раз, но долго не был на богослужениях.

 Оказалось, что он нетрезвый прогуливал своих собачек и упал в снег и обморозился сильно и болел. Снова  разрешили. Он снова просится из лагеря домой на побывку. Отпустили. А он за это время и выпить успел, и в эту же неделю курить научился вновь.  И когда он в воскресенье на велосипеде поехал по окресностям посмотреть, что окружает нашу Потеряевку, то я после этого спросил его, не встречался ли ему кто из трактористов в поле, не подъезжал ли он к поезду. Он страшно возмутился заочно и начал роптать: «Что это за допрос, что это за гестапо!». (Сам он немец). Я узнал наутро про это и попросил изъясниться, что он нашёл обидного в этих моих к нему вопросах. Сам я тут же дал полный расклад моего времяпровождения за эти же  часы  воскресные. Стоящего тут брата Виктора Савченко попросил рассказать, чем он был занят в эти же самые часы, что тот с радостью и сделал: смотрел фильм и  читал книги. Миша же молчал. Тогда я разъяснил ему, почему я так спрашиваю его. Он по моему разрешению в деревне находится, и официально мной приглашён на работу в хозобслугу в лагере, и потому за его поведение я даю  отчёт  общине и перед посторонними людьми. Если ты уже столько раз делал кульбиты на ровном месте, то не могло ли быть такое и здесь, не закурил ли где, не купил ли бутылочку. Осадил его крепко, хамство сие отрубил. У него же была и привычка судить о совсем его не касающихся делах по воспитанию детей в лагере.

 И каждый раз,  когда я разъяснял, почему я именно так поступил, он был вполне удовлетворен. Но от своих привычек холостяцких во всё нос совать так и не  отстал. Почти ни одного правильного суждения у него не было. А было подскребание и подкапывание. Но работник был он неплохой, хотя и тихоходный, и мы  его терпели. Он выращивал и себе   на зиму там овощи и картофель. И он перестал ходить совсем к нам, хотя с наши ребятами и работает на стройке. Я и думать не могу иначе, почему он перестал ходить к нам, думаю,  что он опять «заколбасил». Но он уже мигом шагнул в «дамки» - пошёл причащаться в патриархийные храмы. А там проходной двор и ему это совершеннно в погибель без епитимии и без исправления. К нам его уже вряд ли пустим.

 

Не раз, не два, а может сотни раз

Ко мне, смущаясь, кто-то подходил,

Краснел и лепетал, не поднимая глаз,

Ему, мол, нужен друг, не подхалим,

       И чтобы обретённый стал духовником,

       Вопросы тяжкие все разгребал умело.

       Но день прошёл,  прощаются пинком,

       Дуэта нет, ни хора, ни капеллы.

А всё я виноват и руководство  Словом,

Неповреждённость выгодой плотской.

И вместо массово-сектантского улова

Чиню свой невод, прорванный, пустой.

       Та рыба оказалась не форель,

       Не омуль, осетры или селёдка.

       Я в глубину бросал, а не на мель,

       С такой же, как у дяди Пети, лодки .

Что отпугнуло рыбу, желавших десятиной -

Не всей душой служить большому Храму?

Увидев здесь  навоз и разную скотину,

Бежали прочь от страшных и  поганых.

       Я не к себе тянул наполненные сети,

       Но к храму подгребал, как православный.

       И всех, всех до единого поп метил,

       Ладошкой мокрой, миром крестик ставил.

И тут же на меня науськивал лукаво,

Пугал их мной и клял меня баптистом.

В его ладони впавши, там  лакали,

Мой труд апостольский был с кафедры освистан.

       В отрывшейся свободе от патриархии

       Отдельно общину Бог допустил создать.

       В сеть стали заплывать хорошие, плохие -

       Крест на чело им, где раньше - страшная звезда.

Распознавать не просто, где овчарня,

Где пастырь настоящий, где наёмник.

Бог Иегова – Духовник, а я его напарник,

Всё читанное перевёл на плёнки.              3.8.04.ИгЛа