В царское время евреи служили в армии и как?

Ответ:

В разное время были разные законы, но в литературе сохранились отметины. Научили евреев стрелять, и уже нет царя.

Н. С. Лесков. Жидовская кувырколлегия. Собрание сочинений в 12 т.М., Правда, 1989; Том 7, с. 123-148.

«Воды эти текут среди таких берегов, которымивволюналюбоватьсянельзя, а в местечке такая жидовская нечисть, чтожитьневозможно.Всякий день, бывало, дегтярным мылом с ног до головы моешься,чтобынепокрытьсяпаршами или коростой. Это - одна противность квартированияв жидовских местечках; а другая заключается в том, что как ни вертись,а без жидов тут совсем пропасть бы пришлось, потому что жид сапоги шьёт,жидкастрюли лудит, жид булки печёт, - всё жид, а без него ни «пру» ни «ну». Противное положение!Офицеровсомноюбылотри человека, да все, как говорят, с бычками. Одинизних, всех постарше, был русский, по фамилии Рослов, из солдат, все Богумолилсяикаждоепервое число у себя водосвятие правил. Жидов он за людейнесчитал.Другой был немец, по фамилии Фингершпилер, очень большой чистюля:снаруживсечистился,а изнутри, по собственному его выражению, «сохранялсебявспирту»,т.е.былвсегдапьян…

Одинизтрёх первозванных жидов, мною полученных, был рыжий, другой - чёрныйиливороной,атретий-пёстрый или пегий. По последнему прошла какая-топрелюбопытнаяигра причудливой природы: у него на голове были три цветаволосирасполагались они, не переходя из тона в тон с какою-нибудь постепенностью,апряморасполагались пёстрыми клочками друг возле друга. Вся его башка была как будто холодильный пузырь из шотландской клеёнки - вся пёстрая.Особенночуденбылхохол - весь седой, отчего этот жидовин имел некоторымобразомвидчёрта,какихпишут наши благочестивые изографы на древних иконах. Словом, из всех трёх, что ни портрет - то рожа, но каждый антик в своём роде;так, например, у рыжего физия была прехитрая и презлая, и, к тому же, онзаикался.Чёрныйсмотрелдуракоми на самом деле был не умён, или, по крайнеймере, все мы так думали до известного случая, когда мудрец Мамашкин ивнёмум отыскал. У этого брюнета были престрашной толщины губы и такой жирныйязык,чтоонворту не вмещался и всё наружу лез. Одно то, чтобы выучитьэтого франта язык за губы убирать, невесть каких трудов стоило, а к обучениюегоговоритьпо-русски мы даже и приступать не смели, потому что этомувсяегоприродапротивилась,ион, при самых усиленных стараниях что-нибудьвыговорить,мог только плеваться. Но третий, пегий или пёстрый, имелбезобразие,котороеменядажекнемукак-то располагало. Это был человекудивительно плоскорожий, с впалыми глазами и одним только жидовским носом навыкате; но выражение лица имел страдальческое и притом он лучше всех своих товарищей умел говорить по-русски.Летамиэтотпегийбылстаршетоварищей: тем двум было этак лет по двадцати, а пегому, хотя значилось двадцать четыре года, но он уверял, будто емуужеестьлетза тридцать. В эти годы жидов уже нельзя было сдавать в рекруты,ноон,вероятно,был сдан на основании присяжного удостоверения двенадцатидобросовестных евреев, поклявшихся всемогущим Еговою, что пегому только двадцать четыре года. Клятвопреступничествотогдабыловбольшомходуидажеявлялось необходимостью,таккакжидыилисовсемне вели метрических книг, либо предусмотрительнопожглиих,кактолько заслышали, «що з ними Миколайчик зробыт».Безкниглетаих стали определять по так называемому присяжному разысканию.Соберут, бывало, двенадцать прохвостов, приведут их к присяге с незаметным нарушением форм и обрядов, - и те врут, что им закажут. Кому надо назначитьскольколет,столькоониипокажут, а власти обязаны были им верить... Смех и грех! Так,бывало,ирасхаживают такие шайки присяжных разбойников, всегда числомпо двенадцати, сколько закон требует для несомненной верности, и при нихвсегда,какприартели, свой рядчик, который их водит по должностным лицам и осведомляется: - Чи нема чого присягать? Отвратительнейшеерастление, до какого едва ли кто иной доходил, и всё это,повторяю,будучиприкрытоименемвсемогущегоЕговы,принималось русскими властями за доказательство и даже протежировалось...Так был сдан и мой пегий воин, которого имя было Лейзер, или по-нашему, - Лазарь.Иимяэточрезвычайно ему шло, потому что он весь, как я вам говорю, был прежалкий и внушал к себе большое сострадание.ВсегдаэтотЛазарьбылсмирени безответен; всегда смотрел прямо в глаза,точносейчас высеченный пудель, который старается прочитать в вашем взгляде:конченалипроизведённая над ним экзекуция или только рука у вас устала и по малом её отдыхе начнётся новое продолжение. Пегий был дамский портной и, следуя влечению природы, принёс с собою из миравкомандусвоюпортновскуюиглусвощёнойниткойиножницы, и немедленножеоткрылмастерскуюипошёлвсейэтойинструментиной действовать.Болееонпроизводилкакие-то«фантазии»-из старого делал новое, потомучтотогдавпровинциивмодувошликакие-тоэтакие особенные мантилии,которыеназывались«палантины.. «Ребёнков»унего было, по его словам, что-то очень много, едва ли не «семь штуков», которые «все себе имеют желудки, которые кушать просят».Какнепочтить человека с такими семейными добродетелями, и мне этого Лазаря, повторяю вам, было очень жалко, тем больше, что, обиженный от своего собственногорода,оннинакакую помощь своих жидов не надеялся и даже выражал к ним горькое презрение, а это, конечно, не проходит даром, особенно в роде жидовском. Я его раз спросил:- Как ты это, Лазарь, своего рода не любишь? А он отвечал, что добра от них никакого не видел. -Ивсамом деле, - говорю я, - как они не пожалели, что у тебя семь «ребёнков» и в рекруты тебя отдали? Это бессовестно. - Какая же, - отвечает он, - у наших жидов совесть?-Я,мол, думал, что, по крайности, хоть против своих они чего-нибудь посовестятся, ведь вы все одной веры.Но Лазарь только рукой махнул. - Неужели, - спрашиваю, - они уж и Бога не боятся? - Они, - говорит, - его в школе запирают. - Ишь, какие хитрые! - Да, хитрее их, - отвечает, - на свете нет.Такимобразом,если замечаете, мы с этим пегим рекрутом из жидов даже как будто единомыслили и пришли в душевное согласие, и я его очень полюбил и сталлелеять тайное намерение как-нибудь облегчить его, чтобы он мог больше зарабатывать для своих «ребёнков». Дажевпример его своим ставил как трезвого и трудолюбивого человека, которыйне только сам постоянно работает, но и обоих своих товарищей к делу приспособил:рыжийунегочто-топодшивал, а чёрный губан утюги грел да носил. Встроюониучилисьхорошо;фигуры, разумеется, имели неважные, но выучилисьстоятьпрямоиноски на маршировке вытягивать, как следует, по чину Мельхиседекову. Вскоре и ружьём стали артикул выкидывать, - словом всё, как подобало; но вдруг, когда я к ним совсем расположился и даже сделался их первым защитником, они выкинули такую каверзу, что чуть с ума меня не свели. Измыслилионитакую штуку, что ею всю мудрую стойкость Мордвинова чуть под плотину не выбросили, если бы не спас дела Мамашкин. Вдруг все мои три жида начали «падать»!

Всёисполняюткакнадо: и маршировку, и ружейные приёмы, а как им скомандуют: «пали!» - они выпалят и повалятся, ружья бросят, а сами ногами дрыгают... И заметьте, что ведь это не один который-нибудь, а все трое: и вороной, и рыжий,и пегий... А тутточно назло, как раз в это время, получается известие,чтогенерал Рот, который жил в своей деревне под Звенигородкою,собираетсяобъехатьвсечастивойск в местах их расположения и будет смотреть, как обучены новые рекруты. С этаким-то, простиГосподи,чёртоммненадобыловидетьсяи представлять ему падучих жидов. А они, заметьте, успели уже произвести такой скандал,чтосолдатыих зачислилиособою командою и прозвали «Жидовская кувырколлегия». Можете себе представить, каково было моё положение! Но теперь извольте же прослушать, как я из него выпутался... Велеляихоченьсильно взбрызнуть, и так сильно сбрызнули, что они пересталишитьсидя, а начали шить лёжа на животах, но всё-таки при каждом выстреле падают.Думаю: давайя их попробуюкакими-нибудьтрогательнымирезонами обрезонить.Призвал всех троих и обращаю к ним своё командирское слово: - Что это, - говорю, - вы такое выдумали - падать?-СохраниБог,ваше благородие,-отвечаетпегий: - мы ничего не выдумываем, аэто наша природа, которая нам не позволяет палить из ружья, которое само стреляет. - Это ещё что за вздор!- Точно так, отвечает: - потому Бог создал жида не к тому, чтобы палить изружья, ежели которое стреляет, а мы должны торговать и всякие мастерства делать.Мыружьём,котороестреляет,все махать можем, а стрелять, если которое стреляет, - мы этого не можем.

- Кактак, «которое стреляет»? Ружьё всякое стреляет, оно для того и сделано. - Точно так, - отвечает он: - ружьё, которое стреляет, оно для того и сделано.- Ну, так и стреляйте.Послал стрелять, а они опять попадали… -Выпороть,- говорит, - ещё их «набело» и окрестить. Тогда они иной дух примут. Ноотец-батюшка,который там был, сомневался и говорил, что крещение, пожалуй, не поможет, а он иное советовал. (Вызвал немца). Вы-немец, человек твёрдой воли, возьмитесь вы за них и одолейте эту проклятую их привычку. - Хорошо, - говорит, - я их отучу.Учил он ихцелыйдень,а на следующее утро опять та же история: выстрелили и попадали. Повёл их немец доучивать, а вечером я спрашиваю вестового: - Как наши жиды? - Живы, - говорит, - ваше благородие, а только ни на что не похожи.- Что это значит?- Не могу знать для чего, ваше благородие, а ничего распознать нельзя. Обеспокоился я, неслучилосьли чего чересчур глупого, потому что, с однойстороны онивсякого из терпения могли вывести, а с другой, - уже они меня в какую-то меланхолию вогнали и мне так и стало чудиться - не нажить бы с ними беды. Оделся я и иду вихзакуту;но, ещё не доходя, встречаю солдата, который от них идёт, и спрашиваю: - Живы жиды? - Как есть живы, ваше благородие. - Работают? - Никак нет, ваше благородие. - Что же они делают? - Морды вверх держат. - Что ты врёшь, - зачем морды вверх держат? - Очень морды у них, ваше благородие, поопухли, как будто пчёлы изъели, и глаз не видать; работать никак невозможно, только пить просят. -Господи!- воскликнул я в душе своей, - да что же за мука такая мне ниспослана с этими тремя жидовинами; не берёт их ни таска, ни ласка, а между темтогои гляди, что переломить их не переломишь, а либо тот, либо другой изувечит их.

- Гораздо лучше, - думаю, - если бы их в рекруты не брали.

Вхожувтаком волнении, где были жиды, и вижу - действительно, все они трое сидят на коленях, а руками в землю опираются и лица кверху задрали. Но,Божемой,чтоэтобылизалица! Ни глаз, ни рта - ничего не рассмотришь,даже носы жидовские и те обесформились, а всё вместе скипелось ислилосьводнукакую-тобезобразную, сине-багровую нашлёпку. Я просто ужаснулся и, ничего не спрашивая, пошёл домой, понуря голову. Нотут-то,в момент величайшего моего сознания своей немощи, и пришла ко мне помощь нежданная и необыкновенно могущественная. (Русский Мамашкин взялся учить евреев стрелять)…

- Пожалуйте на ученье, где всегда собираемся.АсобиралисьмынарекеРоси, заместечком,впревосходном расположении. Тут и лесок, и река, и просторный выгон. Было это немножко рано, но я встал и пошёл посмотреть, что мой Мамашкин там устроил. Прихожу и вижу, что через всю реку протянута верёвка, а на ней держатся двелодки, а на лодках положена кладка в одну доску. А третья лодка впереди в лозе спрятана. - Что же это за флотилия? - спрашиваю. -Аэто,- говорит, - ваше благородие, «снасть». Как ваше благородие скомандуетеружьязарядитьнаберегу,таксейчасдобавьте им команду: «налевокругом»,ичтобы фаршированным маршем на кладку, а мне впереди; а какжидызамноювзойдут,так- «оборот лицом к реке», а сами сядьте в лодку,посередьрекикнам визавидом станьте и дайте команду: «пли». Они выстрелят и ни за что не упадут. Посмотрел я на него и говорю. - Да ты, пожалуй, три гривенника стоишь.И как людипришлинаученье,-явсётак и сделал, как говорил Мамашкин,ипредставьтесебе-жидведьв самом деле ни один не упал!

Выстрелили и стоят на досточке, как журавлики. Я говорю: «Что же вы не падаете?»А они отвечают «Мозе, ту глибоко»... Воединомобразе,видели, как проезжал верхом какой-то «жид каштановатый, коньсивый, бородатый», - и кувырколлегия повсеместно сразу кончилась. Да и нельзя иначе: ведь евреи же - люди очень умные: как они увидели, что ни шибком дарывком,а настоящим умом за них взялись, - они и полно баловаться. Даже благодарили,что,говорят,«теперьнашивидят,чтонам нельзя было не служить».Ведьони больше своих боятся». 2Кор.4:2 – «но, отвергнув скрытные постыдные [дела], не прибегая к хитрости и не искажая слова Божия, а открывая истину, представляем себя совести всякого человека пред Богом». 2Кор.11:3 – «Но боюсь, чтобы, как змий хитростью своею прельстил Еву, так и ваши умы не повредились, [уклонившись] от простоты во Христе».

Гремят события: «Антихрист при дверях!» –

Жидовский клан чернеет темнотой;

Трудились изверги, таились, знать, не зря, –

Настырность их, конечно, много стоит.

В неисчислимых жертвах агасфер-народ

Роль выполнить обязан под завязку,

К исходу мира к храму подопрёт,

Как многим будет слишком поздно ясно.

У Бога разнаряжено ещё до сотворенья,

Кому, когда возникнуть и исчезнуть;

Дивиться нечему, что исцеляет бренье,

Любой сосуд в большом дому полезен.

Всё так и движется по выданным ролям,

История скрипит, давясь непослушаньем.

И надо согласиться, не стоит подправлять,

Дабы Творцу отнюдь не помешали.

Назначено предведеньем –не изменить маршрут,

И катятся короны царей и королей.

А прихлебатели восславятся, всё переврут,

Лжецу и извергу отмочат мавзолей.

Лишь на молитве к милости прилипнем,

Завеса дрогнет чуть уоснованья,

Осветит кромочку у цитадели хлипкой

И станет как бы хоть немножко ясно.

Зачем же злиться нам на иудеев,

На сих злосчастнейших игрязных златолюбцев,

Открой им, Господи, да станет чуть виднее

Узреть рога на их героях-бюстах.

А нам бы пожалеть избранников изгнанья,

Нести к ним свет Евангельских речений,

Да снизойдёт к ним Бог, и Бога пусть познают,

В орлов спасённых превратятся черви.

О, как бы мне себя не прогадать,

И на своей делянке распахать, засеять!

Народ-изгой да примет благодать,

Мы – братья во Христе с притихшим иудеем. 23.12.07.ИгЛа

• < Назад
• Вперёд >