Не пойму, почему Вы считаете свое мнение всегда правильным, как бы говорите истину в последней инстанции? Разве святые так делали? Меня особенно тревожит то, что Вы говорите о защите Родины, что христиане должны только молиться, а сами не должны поражать врагов отечества. Как же так? И о Сергии Радонежском, о его благословении Димитрия Донского столько писали, что это было началом освобождения Руси от монгольского ига. Даже монахи пошли воевать. Ваше убеждение – Вы его сами себе добыли или где-то вычитали, что этим событиям в русской истории есть и другое объяснение, иная трактовка? Не посчитайте за труд, назовите хотя бы авторов, где это можно прочитать.

Ответ:

Если бы я отвечал своими вымыслами или ученостью, которой у меня, к счастью, как раз и нет, тогда бы эти вопросы и перераспросы могли бы завалить меня тут же. Но я даю вам ответ, опираясь на Священное Писание и на каноны Церкви, и на жития святых отцов православной Церкви. Сам дух Нового Завета, дух мира и любви – вот гарантия верности слышанного вами. Почему этот глухой ропот на меня всегда скрытен, и сколько ни прошу выставить хотя бы какие-то достойные возражения – но ни звука со всего мира. Хотя я о том прошу и по интернету, где выставлены все мои книги. Пишу каждый год послания всем архиереям в стране и за рубежом, это же несколько сот адресов, так пишу и в монастыри и известным пастырям. Но и они только ропщут на меня, а сказать не могут. Не довольны все, кто читает мои книги. Но и все очень благодарны.

Картина такая. Когда читает православный епископ, то он говорит: «вот тут Вы говорите про сектантов, мило-любо послушать, такие неотразимые доводы. А вот здесь опять святых поминаете. Опять священство ругаете – это же вредно для церкви». Разъяснил ему, что знать свои болячки, язвы много полезнее, чем пускать дым кадильный. Вот баптисты читают и ропщут на тем места, которые православные деятели похваляют. А довольны, любо-мило им, когда говорю о том, что пастыри стали наемниками и не учат народ, а у баптистов, например, проповедь на первом месте. Это им елей на душу сектантскую. Но разъяснил и этим, что они без священства – не церковь, но им есть выход. Задумались, примолкли. И так каждый. Когда я приезжаю в Новосибирск по вызову, то директор школы делает так: избирает большой класс и в него стаскивают стулья и набивается класса три, четыре, и я там урок провожу. А через коридор другие четыре класса уже готовятся, и туда перехожу. И так в течение недели охватываю всю школу. Иногда часов по восемь-десять в день провожу в школе. Иногда с директором ведем урок показательный на два голоса. Он по учебнику «Отцы и дети», к примеру, а я всё это согласно Писания. Чудо как слушают дети. И вот завуч и говорит: я вот хожу за Вами в каждый класс. Ознакомительные уроки, урок первый. Вы проводите везде по-разному, нигде нет повторов. Как это возможно, это же вступление и такое везде разное. А если было бы еще классов пятьдесят, то и туда с иными материалами пришли бы? Отвечаю, что Слово Божие бездонно и бездна великая. Например, вошел в класс, а там художественный зал, висят картины «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи и Врубеля «Демон». Урок будет основан по этим картинам. И она еще заметила, что когда бы я ни начал говорить, то всегда ругаю учителей. К этому и рассказ сей. Каждый хочет умереть без покаяния, потому так болезненно реагирует на любое, даже теневое замечание в свой адрес, как истовый старообрядец беспокаянный. А нужно бы наоборот, ловить, где и что будет высвечено в моем закутке и за то поблагодарить. Ан нет. Попы много говорят о покаянии. Они так привыкли других исповедывать, а тут их зовут к покаянию и к исповеди перед народом своих грехов. А они этого ох как не любят. Священники – это самая нераскаянная часть в народе, самая закоренелая в страшных грехах своих. Таких случаев, когда священники бы вот так и вышли перед народом и попросили у него прощения за все свои преступления и упущения в своей жизни, было только два в моей жизни: о. Леонид Грошев – игумен и священник о. Владимир Цветков в г. Фрунзе. Вышли перед народом и покаялись. Священство – это самая нераскаянная мафия. Самые нераскаянные разбойники. И это их планида.

Есть такая книга, выпущенная в Париже, и как будто еще и не изданная в России. Подписана Петром Ивановым «Тайна святых». Вот из нее несколько отрывков по этой теме о войне. Мне это близко было и есть, и я ее начитал и распространил. Звучание на 25 часов. Как размер Нового Завета.

«Куликовская битва считается величайшим событием всей русской истории, и в этом событии как бы тонет всё происходившее в те времена: и жизнь, и деятельность людей получает оценку с высоты победы на Куликовом поле. Историк Ключевский резюмировал это общее мнение в своем очерке о Сергие Радонежском так: «Народ русский погибал от недоверия к своим силам, от унижения своего перед татарами, и вот Куликовская битва неизмеримо подняла его дух, дала ему крепость, вернула способность бороться за развитие своего государства, после этого Россия быстрыми шагами идет к высшему существованию, могуществу. Одним словом, Куликовская битва имеет великое нравственное значение. Главная заслуга св. Сергия как святого состоит в том, что он как бы подготовил, вдохнул силы в русский народ, чтобы тот решился на битву, и, благословив Дмитрия Донского, тем обеспечил ему победу».

Интересно отметить, что это свое слово о св. Сергие Ключевский впервые произнес на торжественном собрании Московской духовной академии, и с тех пор церковные писатели подобострастно цитируют его, когда пишут с св. Сергии. Вот жесточайший материалистический взгляд на жизнь христианского народа. Нет ничего более обидного для церкви Христовой, как житие ее великого святого, посланника Христа в Свою церковь, стилизовать под какое-либо мирское событие, в особенности под битву.

Рассуждение духовное будет обратно материалистическому. Никакая битва не имеет в христианском обществе нравственного значения. И никогда святые не принимают ни малейшего участия ни в подготовке победы и не отвечают за поражение – это зависит от физических сил государства и от его судьбы. Напротив, молитвы святых во времена, Божиим делам благоприятные (т. е. при склонности христианского народа к доброте), всегда рассеивают грозные тучи, так что никакая битва даже и невозможна.

Благословению св. Сергия придают совсем не тот смысл, который оно имело. Также извращено отправление на битву иноков Пересвета и Осляби, будто бы св. Сергием. Духовный человек не мог послать сражаться физически тех, которые дали обет бороться с врагами только духовно. Дело, очевидно, было так: у бывших воинов возгорелось сердце при виде воинственно бряцающих оружием княжеских людей, собравшихся на битву, и они возжелали следовать за князем. А так как свобода ни от кого не отнята, то они и исполнили, что хотели. Раболепие московских историков перед всем, что, по их мнению, способствует возрастанию мощи государства, стилизовало это событие, как им нравилось. Оно не было благословением на битву (такое выражение даже непонятно с духовной стороны). Просто св. Сергий не отказался благословить Дмитрия по его просьбе перед трудным походом. И все святые не отказывают в подобных случаях в своем благословении. Св. Сергий ободрил Дмитрия, как всякого, который подвергается смертельной опасности. Он молился о сражающихся, но так молятся все христиане за братьев в трудные и мучительные для них времена. Однако благословение совсем не то, что предсказание, и ничего общего с ним не имеет. В Печерском монастыре дважды в разное время благословляли князей перед битвой с половцами и оба раза святые предсказывали князьям поражение: Изяславу с братьями в 1068 г. при реке Альте; далее Святополку Изяславовичу и Владимиру Мономаху в 1094 г. при реке Стугне. Предсказание не есть обещание даровать или вымолить победу. Предсказание есть только видение судьбы данного человека или всего народа.

Похвальба так называемыми великими победами в русской истории приучила нас смотреть чрезвычайно односторонне на Куликовскую битву и на причастность к ней св. Сергия с его благословением. Если беспристрастно изобразить условия, при которых произошло благословение, и затем картину самой битвы, то увидим нечто, скорби достойное, а не радостное. Прежде чем выяснять условия, при которых произошло благословение, отметим, что положение России во времена Донского было благоприятное: татарская орда разлагалась (достаточно прочитать, как ханы свергали друг друга, действовал яд, сыновья убивали отцов, – чтобы в этом убедиться). Напротив, Москва давно уже стала богатеть и усиливаться. Неверно, что русские, как прежде, трепетали перед татарами. Они уже научились одерживать победы. Так, за два года до Куликова татары потерпели большое поражение от русских при реке Боже. Историк С. Соловьев говорит: «От страха перед татарами русский народ начал отвыкать со времен Калиты, когда прекратились (благодаря миролюбивой политике Калиты) их нашествия и опустошения; возмужало целое поколение, которому чужд был трепет отцов перед именем татарским. И сам Дмитрий вырос в неповиновении хану».

Дмитрий Донской является перед походом в обитель св. Сергия. Для чего? – спросим мы. К святым, имеющим Духа Святого, приходят перед важными решениями, советоваться, чтобы их выслушать и поступить, как они скажут. «Вам должно нас слушаться», – сказал в свое время св. Феодосии Печерский князю. Ведь если у святых спрашивают о каком-нибудь деле, то через них отвечает Дух Святой – Божие промышление о данном положении вещей. И вот что же мы наблюдаем! Дмитрий Донской торопится, он с трудом соглашается отстоять обедню и отказывается после обедни идти в трапезную откушать, чтобы потом поговорить с св. Сергием. Он очень волнуется. Велеречиво говорит подобострастный церковный историк в оправдание самодержцу: гонцы один за другим приносят ему известия о приближении Мамая. Придя в обитель за советом, у Духа Святого, можно было бы гонцам приказать малое время обождать у ограды. Св. Сергию приходится убеждать князя не торопиться. Невольно возникает сомнение: не пришел ли князь уже с готовым решением: во что бы то ни стало принять битву, а св. Сергию, как молитвеннику (у каждого свое занятие), надлежит только помолиться и благословить. Это невольно напоминает будущих воинственных христолюбцев: «Ты знай служи молебен на победу, не твое дело рассуждать о делах воинских – государственных». Но здесь еще не последующие покорные не Духу Святому, а земным владыкам подобострастные или, напротив, забитые и безмолвствующие священнослужители– здесь великий святой – посланник Христа. У него достаточно силы убедить нетерпеливого воина (если уж он сам пришел) выслушать некоторые святые слова. И вот что сказал Дух Святой устами великого святого Донскому: сражение, если оно будет допущено, явится небывалым по кровопролитию – не лучше ли (вежливость Духа Святого: не приказание, даже не настойчивый совет, а ласковое убеждение) покорностью и данью умиротворить татар: «Прежде, господине, пойди к ним с правдою и покорностью, как следует по твоему положению покоряться ордынскому царю». Дмитрий молчит. И тогда св. Сергий снова начинает говорить, делает как бы намек: «Ведь и Василий Великий утолил дарами нечестивого царя Иулиана и Господь призрел на смирение Василия и низложил Иулиана». Но не внемлет Донской. И св. Сергий говорит уже открыто: «Враги хотят от нас чести и злата, дадим это. Отдай им, господин, честь и злато, и Бог не попустит им одолеть нас: Он вознесет тебя, видя твое смирение, и «низложит их гордость».

Вот какова была беседа св. Сергия с князем Дмитрием. И если историк имеет хотя бы малейшее представление, что такое христианство, Кто есть Дух Святой и кто посланник Божий (святой) в церкви Христовой, он обязан сделать правдивый вывод: Господь устами св. Сергия просил земного владыку не проливать понапрасну реки человеческой крови, а положиться на волю Божию, отдав честь и золото Мамаю, и при этом Господь обещал (вот где истинное предсказание, но уже не судьбы, а великой награды за послушание слову Духа Святого) полное сокрушение силы татарской. Как? Конечно, чудом Божиих судов. И вот что необходимо еще принять к сведению. То, что советовал св. Сергий Донскому, вполне соответствовало завету предков кн. Дмитрия: и Александр Невский, его прапрадед, и его дед, Иоанн Калита копили силу, не растрачивали ее, жалели жизни христианские: в опасных случаях предпочитали платить не жизнями, а деньгами. Но не только предки, но и потомки Донского поступали так же: Василий (сын Дмитрия) одержал бескровную победу над несметными полчищами Тамерлана. Но если эту последнюю, как мы показали в 13-й главе, можно назвать чудом Божиим, то бескровное поражение Ахмата, царя ордынского, правнуком Дмитрия Иоанном III следует приписать исключительно выдержке этого государя; зная, как все требовали от него кровопролития, например, жестокое послание к Иоанну III архиеп. Ростовского Вассиана, изумляет святое хладнокровие этого князя.

Дмитрий не послушался совета Божия и, таким образом, вступил на путь судьбы, подвергая действию судьбы и государство, за которое он ответствен. Истинный христианин, т. е. руководимый Духом Святым, идет, как зрячий, путем Божиим; христианин, не желающий послушания, подобно язычникам, увлекается слепой судьбой. Судьба бывает счастливая и несчастная, и характерной особенностью жизни по судьбе является участие в ней несчастных или счастливых случайностей, игры стихий. Житие сохранило нам важную подробность. Когда св. Сергий говорит слова Божии, призывает Дмитрия к смирению и возвещает великую милость за это смирение – низложение врага, то житие не упоминает, каким голосом было произнесено это увещание: очевидно, простым, всем слышимым. Но, когда Дмитрий прощается со св. Сергием, предпочитая свою волю, а не Божию, св. Сергий вдруг наклоняется к нему и шепчет: ты победишь. Шепотом передаются слова стыдные, которые неприятно говорить вслух. В чем же здесь дело? Св. Сергий, конечно, имеет дар ведения судеб людских. По любви к ближнему он сообщает и Дмитрию его судьбу. Но в сравнении с только что возвещенной Божией волей, это дело личное, жалкое и произносится оттого шепотом.

И вот на поле Куликовском сбывается эта шепотом предсказанная победа, но какой страшной ценой и поистине вследствие счастливой случайности – игры стихий. Об этом сообщают все учебники истории. Происходит разговор между двумя начальниками засадного полка, разговор потрясающий: молодой князь Владимир в отчаянии, следя за битвой, говорит воеводе Волынскому: смотри, смотри, все христианские полки лежат мертвыми. Почему мы стоим? Но опытный воин предвидит возможность поражения и засадного полка. Он надеется, что ветер переменится и перестанет дуть в лицо русским. И ветер меняется: русские одержали победу. Блистательную? Когда сочли живых, то оказалось, что их 40.000, а было 400.000 – 360.000 пали. Тогда ведь не сотнями миллионов исчисляли население и даже не десятками. Страшно оскудела Русская земля.

А золото, которое не хотел отдать Донской, пришлось в течение пяти лет все отдать татарам, ибо пять лет хан Тохтамыш грабил и уничтожал беззащитную страну. Помимо непослушания святым, Куликовская битва была в государственном и воинском смысле ненужной жертвой. И без нее, как было сказано, Россия справилась с татарами. Эта битва была неосторожностью или, вернее, удальством, игрой крови в Дмитрии древних викингов, его предков. Полтораста лет перед тем удальство Мстислава Удалого в роковой битве при Калке кончилось ужасным поражением русских. Судьба Московского государства была счастливее судьбы Киевской Руси, и удальство Дмитрия принесло ему великую славу на многие столетия и кажущуюся славу Москве. Но все царствование Дмитрия было великим поражением святых на Руси. И только в момент смерти блеснул благодатный луч. Об этом позднее.

Не победой на Куликовском поле знаменуется время, нами изображаемое, а вот именно теми событиями, которые тогдашние люди называли церковной смутой. С точки зрения житейской и материалистически-государственной – события эти ничтожны и не имеют никаких последствий, ибо у кого из князей не было фаворитов, позволявших себе беззакония, – всё это не мешало государству богатеть и усиливаться и даже «духовно» (в противоположную сторону святости) развиваться. Во времена глухие и безнадежно материалистические такие события, конечно, ничего не прибавляют и не убавляют в общей отвращенности от Христа. Но время, о котором мы говорим, было святое время, и события, нами изображаемые, имеют поэтому зловещее и страшное значение. Тогда в церкви русской сиял неземной свет, не через одного человека, а через многих. Эти светила Духа Святого преображают, если можно сказать, весь воздух. Жить становится радостно, блаженно, необычайно легко. То, что советовал ап. Павел: «всегда радуйтесь, непрестанно молитесь», – не требует никакого труда: сами легкие наполняются радостью, а из уст исходит славословие: Бог любящий близко. С. 454-459

Терпение и святая уступчивость проницают и всю историю жизни Русского царства. Когда воля правителей Русской земли обращена не на внешние дела государства, а погружена во внутреннее течение православной страны, эта добродетель дает видимые чудные плоды. Ею крепка была Киевская земля, как мы изобразили ее. Уступчивость была силой Александра Невского в его отношениях к татарам. Эта сила действовала и в потомстве Александра на Московском княжении, начиная с его сына Даниила. Битвой на Куликовом поле князь Дмитрий Донской нарушил мирный завет предков и пренебрег советом св. Сергия, предлагавшего уплатить дани и не лить драгоценной крови христианской. Страсть к возвеличению кровавых побед, завет Петрова просвещения русскому образованному обществу, сделала так, что незамеченной в русской истории остается величайшая бескровная победа сына Дмитрия Донского над страшным Тамерланом, спасшая не только Москву, но и всю Европу. Тогда было новое нашествие огромных орд великого завоевателя. Как всесокрушающая лавина, двигались несметные полчища Тамерлана, уничтожая всё на своем пути. Он стоял уже у рязанских границ. Василий I, вышедши навстречу с войском, почти ничтожным, обратился с жаркой молитвой к Богу. Он просил митрополита воздвигнуть икону Владимирской Божией Матери. И когда крестный ход, преднося икону, шествующую из Владимира, достиг Московских границ, Тамерлан вдруг снялся с лагеря и пошел назад в степи, исчез навсегда.

Это была победа Пресвятой Богородицы. И Москва оставалась верной святой политике. Чудным венцом этой политики: нелюбви к кровопролитию - была бескровная победа Иоанна III над ханом. С великим трудом Иоанн III удерживался от вступления в битву с противником, стоящим против него лагерем. Ему писали из Москвы с жестокими угрозами, чтобы он не губил Русь своей медлительностью. Тогда еще не было позднейшего подобострастия к князю: ему в лицо высказывали самые обидные вещи. Высшее духовенство спешило обличить невоинственного князя. Писали митрополит и Ростовский архиепископ, требуя битвы. Архиеп. Вассиан, брат знаменитого Иосифа Волоколамского, говорил в грамоте: «наше дело говорить царям истину. Ты уклоняешься перед ханом, молишь о мире и шлешь послов... отложи страх и возмогай в Господе, ведь ты уехал из Москвы к воинству с намерением ударить на врага. Поревнуй предкам своим: прадед твой великий, достославный Дмитрий, не сих ли татар победил за Доном... Ангелы снидут с небес в помощь твою»... Но Иоанн вместо того, чтобы готовиться к битве, внезапно приказал отступление. И вот произошло чудо: татарам ночью показалось, что русские снимаются со стана, чтобы зайти им в тыл – и всё войско хана бросилось бежать. Утром перед глазами русских, еще не вполне отступивших, открылся пустой, брошенный противником лагерь. Современник говорит: «не оружие и не мудрость человеческая, но Господь спас ныне Россию».

Политике, соответствующей высшей добродетели русской церкви, отвечало и самое свойство московского войска: у него не было храбрости завоевателя, русские не были сильны в чистом поле. Но не существовало более устойчивого войска при защите отгороженных мест (т. е. крепостей). Сохранился даже знаменитый термин: отсиживаться за стенами. Это характер русский: крепость в своем и нежелание чужого. Петровский выход на театрум славы всего света потщился перевернуть все прежние понятия, и бред о славнейших победах, превозношение величием могущественного государства возвел в перл императорской политики. Вмешиваться во все европейские дела казалось призванием великой империи. При императрице Екатерине II сочинили даже подходящий гимн: «Гром победы, раздавайся».

Изумительно, что эта победная лжемистика совершенно покорила русское сознание (не просвещенное светом Христа). Такой вполне не воинственный историк, как Ключевский, у которого в пяти томах ни разу не упомянуты национальные герои– Суворов и Кутузов (конечно, не без определенной тенденции), смысл явления в русском народе-церкви св. Сергия Радонежского полагает исключительно в необходимости одержать Куликовскую битву: св. Сергий приходил для того, чтобы благословить Дмитрия Донского на битву, ибо Куликовской победой определилась вся будущность русского народа. Культ побед возводится в животворящий фактор русской истории – не свидетельство ли это величайшей духовной нищеты новопросвещенного сознания.

Культ победы! Но если вглядеться в глубину совершающейся жизни русского государства, не видишь никаких побед, достойных великой империи, напротив, поражения при столкновении с не менее великим противником: Аустерлиц (Наполеон), Севастопольская кампания, Японская война – тяжкие и стыдные поражения. И только когда могущественный противник начинает угрожать самой жизни православной страны – на помощь является исконное русское свойство: крепкость, отстаивание грудью, а не слава победы – таков смысл Бородинского боя. Здесь Сам Бог бережет Русскую землю. Несомненно, произошло то же и в Сталинграде, положившем великий предел немецкому нашествию. Бог пришел, и милостивый приход Его знаменовался чудом: безбожная советская власть признала свободу церковных богослужений по всему Советскому Союзу.

Завоевания русских в борьбе их с несильными противниками (Туркестан, кавказские народцы, почти пустые пространства Сибири, Черноморское побережье) на историческом языке получили именование: продвижение до своих естественных географических границ. Для историков это продвижение казалось столь нормальным, что Сергей Соловьев, говоря о могуществе империи, присовокупляет: «но без завоевательных стремлений». Конечно, присоединение Сибири, Кавказа, Туркестана, Черноморского побережья вполне целесообразно. Но не может быть никаких оправданий для хищного захвата целых государств: Польши, Финляндии, – имевших свою особую жизнь, свое церковное становление, свои естественные границы. Театрум славы всего света заставлял русских правителей всегда показывать миру свое великое могущество. Император Николай I почти всё свое царствование стремился повелевать европейской политикой. Один случай из его жизни показывает, как полон он был антихристовым духом превозношения.

Однажды на больших маневрах под Петербургом он выехал перед строем далеко вытянувшихся войск и скомандовал: «С нами Бог, против нас никто. Вперед!» И поскакал. За ним двинулась и вся громада войск... Это бесцельное движение военной силы в расстроенном гордостью уме императора казалось ему угрозой всему свету; но здесь ничего не было, кроме кощунственной игры с выражением «С нами Бог». Севастопольский разгром и мрачное уныние, в которое впал имп. Николай перед смертью (изображенное фрейлиной Тютчевой в дневнике), было ответом судьбы на это кощунство.

Знаменательно для тайны жизни русского народа то, что сохранилось в его памяти о двух национальных полководцах. О Суворове. Не Туртукай с его удалью – «Туртукай взят и мы там – слава Богу, слава нам». За это дело Суворов чуть-чуть был не отдан под суд (излишнее кровопролитие). Полководца спасло известное изречение Екатерины II: победителей не судят; не италийские победы, никому не понадобившиеся, ибо французы так и не ушли из Италии, а остался в памяти русского народа поход через С. Готард – великая русская страда, плод русского терпения и жертвенности. Также осталась в памяти народной: простота Суворова, его любовь к солдатам, его юродство; его чтение псалтыря в деревенской церкви во времена бесславия.

Кутузов, прекрасно изображенный в «Войне и мире» Толстого, являет нам исконное лицо русского стратега; вот его слова: «чтобы выиграть кампанию, не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Нет сильнее этих двух воинов: терпение и время... Все приходит вовремя, кто умеет ждать». Кутузов дал Бородинское сражение, потому что от него требовал этого императорский двор – нетерпение. Он сдал бы Москву совсем без боя, если бы всё зависело только от него. Ибо он знал, что французы будут побеждены временем – как знал о татарах Иоанн III, как знают все правители, Богу покоряющиеся и от Бога имеющие указания, не ищущие славы, а берегущие драгоценную жизнь людей.

Империя любит измерять свое время сражениями и победами, но русский народ-церковь живет не по календарю событий и всякого рода происшествий, не по численному календарю Петра Великого; он говорит: на Флора и Лавра, к вешнему Николе, Петровка (пост), на Петра и Павла, к Покрову дню, в Егорьев день и проч. и проч. В народном сознании дни года не отмечаются отвлеченными знаками цифр, а запечатлеваются сердцем дня – именем празднуемого в этот день святого. Новопросвещенному эта мудрость народная, плод просвещения истинного, Христова, кажется суеверием, показанием отсталости. Не Куликовскую битву, когда пролилось неисчислимое количество крови, поминает верующий русский народ,– кто помнит в году этот день! Народ-церковь поминает приход в Москву Владимирской иконы Божией Матери (событие, которое сопровождалось бегством полчищ нового великого завоевателя Тамерлана). Вспоминает не взятие Казани, а явление Казанской иконы Божией Матери – и не один раз в году, а несколько: тогда радуется сердце народное, ликует его душа. Здесь великое торжество народа-церкви, ибо озаряет народную жизнь чудный свет благодати Божией. Не сравним этот свет с огнями фейерверков, которые пускал в дни поминаний своих побед Петр I Великий. В то время, как новый свет, новое бытие справляли свое великое торжество в преобразованиях Петра I и в его оргиях всепьянейшего собора, свет истинный, еле заметный в Русском царстве, начал разгораться дивным образом, но как бы вне течения всенародной жизни – в дебрях тамбовских, среди непроходимых лесов. Стр. 549 – 552

Бесы

Мчатся тучи, вьются тучи; невидимкою луна

Освещает снег летучий; мутно небо, ночь мутна.

Еду, еду в чистом поле: колокольчик дин-дин-дин…

Страшно, страшно поневоле средь неведомых равнин!

«Эй, пошел, ямщик!..» – «Нет мочи: коням, барин, тяжело;

Вьюга мне слипает очи; все дороги занесло;

Хоть убей, следа не видно: сбились мы. Что делать нам!

В поле бес нас водит, видно, да кружит по сторонам.

Посмотри: вон, вон играет, дует, плюет на меня;

Вот – теперь в овраг толкает одичалого коня;

Там верстою небывалой он торчал передо мной;

Там сверкнул он искрой малой и пропал во тьме пустой».

Мчатся тучи, вьются тучи; невидимкою луна

Освещает снег летучий; мутно небо, ночь мутна.

Сил нам нет кружиться доле; колокольчик вдруг умолк;

Кони стали… «Что там в поле?» – «Кто их знает! пень

иль волк!»

Вьюга злится, вьюга плачет; кони чуткие храпят;

Вон уж он далече скачет; лишь глаза во мгле горят;

Кони снова понеслися; колокольчик дин-дин-дин..

Вижу духи собралися средь белеющих равнин.

Бесконечны, безобразны, в мутной месяца игре

Закружились бесы разны, будто листья в ноябре…

Сколько из! Куда их гонят? Что так жалобно поют?

Домового ли хоронят, ведьму ль замуж выдают?

Мчатся тучи, вьются тучи; невидимкою луна

Освещает снег летучий; мутно небо, ночь мутна.

Мчатся бесы рой за роем в беспредельной вышине,

Визгом жалобным и воем надрывая сердце мне.

А.С. Пушкин

• < Назад
• Вперёд >