Вопрос 2919: 15 т.
Почему Вы свои стихи не печатаете в местных журналах?
Ответ:
Потому что то, что я пишу, с великой натяжкой можно назвать стихами – это проповеди в стихотворной форме. Этим летом в июне меня попросили в местный журнал «Барнаул» принести стихов 20. Я отдал им на рассмотрение до осени 41 стихотворение. И что же? Пошла стихи забирать сестра Татьяна Капустина к секретарю Тихонову Валерию Евгеньевичу (63-29-74 (11), который и продержал их более полгода. Очень уж похоже, что он и не читал их. В стихах моих, что ни слово, то им непонятно: зачем, о чём? Крестики носят, а веры Евангельской нет, не молятся, Библию не читают каждый день. Однажды напечатали про воскресение Христа, и то спорили в одном издании, что не было-де воскресения. Но сестра показала ему 13-ый том «…открытым оком», и это его, похоже, тронуло, он даже попросил не забирать стихи. И это ещё подтвердило моё подозрение, что не читал он их. Да и зачем? Я их уже все пропечатал, они разошлись по всем континентам. Иер.42:21 – «Я объявил вам ныне; но вы не послушали гласа Господа Бога нашего и всего того, с чем Он послал меня к вам». Иез.2:5 – «Будут ли они слушать, или не будут, ибо они мятежный дом; но пусть знают, что был пророк среди них».
Гл.26. И я один из тех, чья жизнь сурова,
Чьи слёзы льются, как весной поток,
И кто стенанья превращает в слово -
В песнь с однозвучным окончаньем строк.
И стих, певучий от таких созвучий,
Щемит сердца, когда звучит в тиши.
Единозвучье раскрывает лучше
Невидимую миру боль души.
Я жил на свете горестно и сиро
И, как гласят Писания слова,
Душа, что не вполне мертва для мира,
Для Бога не вполне еще жива.
Не знаю - эта песня хороша ль,
Но строки ныне с самого начала
Я рифмовал, чтобы моя печаль
Ещё сильней и горестней звучала.
Сокровищ царских жалкий расхититель,
Я наказанью предан с давних лет,
И призовёт меня казнохранитель,
Чтоб, казнокрад, я дал ему ответ.
Томлюсь в темнице без воды и пищи,
Томлюсь, мои печали велики,
Мой долг - пятьсот талантов, но я, нищий,
Давно растратил и золотники.
И чтобы сердцу в песне изливаться,
Я здесь избрал особый лад строки,
Чтоб каждый стих вершился звуком «и»,
Что означает также цифру «двадцать».
Бушует нищета, как пламень горна,
В закладе сердце и душа моя,
За всю вину моих деяний чёрных
Сурово спросит грозный Судия.
И подступает страх, меня пронзая
Своим мечом безжалостным, когда
Задумываюсь я и понимаю
Неотвратимость Страшного Суда.
Я, суетный, подверженный сомненьям,
Уже сегодня слышу Божий глас
И мучусь, будто в огненной геенне
Мой дух и плоть горят уже сейчас.
Всё, чем владел, растратил я и прожил,
А что копил я столько лет подряд,
Презренно, и в сокровищницу Божью,
Что я стяжал, того не поместят.
Плоть нечиста моя и взгляд мутится,
Но, взор молящий устремивши ввысь,
Прошу Тебя, Небесная Царица:
Ты за меня пред Господом вступись!
Моим грехам да будет отпущенье,
Пусть мне вина простится, умоли,
И пусть вовек дымятся воскуренья,
К Тебе от нас летящие с земли.
Что, кроме щедрых слёз и жалких строк,
В дар Милостивцу принести я мог?
Как мне содеянное мной измерить?
Я быстрой мысли торопил крыла,
Но мысль моя размер моей потери
Всё ж охватить собою не могла.
Нет края, нет конца перечисленью
Грехов, в которых я повинен сам.
Я чашу малодушья и сомненья,
Как чашу смерти, подношу к губам.
Боль нестерпимая во мне таится,
Рождаясь, я не в силах разродиться,
И стрелы в сердце мне вонзают яд.
Жар лихорадки почки мне сжигает,
Мои мученья печень разрывают,
И жёлчь, скопившись, к горлу подступает,
Мою гортань стенания теснят.
Все члены тела, хоть они едины,
Друг с другом, словно смертные враги,
Меня губя, вступают в поединок,
О Пресвятая Дева, помоги!
О Матерь Божья, я Твой раб презренный,
Я грешник, чьи сомненья велики,
И всё же я молю Тебя смиренно:
Из тьмы грехов меня Ты извлеки. Григор. Нарекаци