Приходилось ли Вам видеть, как в монастыре воспитывают такое послушание, что всё сделают, не обижаются?

Ответ:

У меня в гостях не раз бывал архимандрит о. Амвросий, единственный на территории Советского союза мужчина, руководящий женским монастырём, в котором более 400 душ.

26.10.82г. Беседы с отцом Амвросием на квартире у Игнатия Лапкина в г. Барануле (чудом сохранившаяся часть записи).

Отец Амвросий (Юрасов: 153005, г.Иваново, ул. Базисная,23, женский монастырь) ...Отдельно своим чадам говорю: “Требуха ненасытная, вот роетесь, как свиньи в земле, роетесь, роетесь. Посмотрите, какая природа прекрасная, солнце светит, благоухающий воздух, аромат, птицы радуются, всё ликует, вся природа дышит. Иногда мы залезем сами в себя, и роемся в страстях порока. Обиду какую-то питаем, зло, ненависть друг к другу, ругаемся, злимся. Отрешимся же от всего. Посмотрите, вся природа ликует, радуется. Господь призвал к вечной жизни, а вы как свиньи зарылись в грязь и из неё не вылезаете. Роете друг под друга. Когда придёт конец, не знаю.

Порой, бывает за обедом некоторых смирять. Просишь: «Ну-ка, встань». Обращаюсь к тем особенно, которые только что сегодня приехали новые. Я говорю: «Познакомьтесь. Как тебя звать?» Она голову опустит, ещё гордости много. Я говорю: «Погромче говори!» “Истеричка”. «Почему тебе такое имя дали?» “Ну, за то, что я со всеми скандалю, и всем была недовольна”. «Садись. Вторая, вставай, как твоё имя?» “Меня звать Вонючая требуха”. «Врачи какую группу дали?» “Шизофрения, вторая”. «Кем работала?» “В редакции “Советский писатель” редактором”. «Садись, ладно. Третья». “Свинья. Всем недовольная, только люблю жрать да спать”. «Садись». И так вот порой много. Имена: “Тихое болото”, там, где крокодилы все водятся. Чуть затронь, сразу начинает бесноваться. “Мямля”, “Квашня”. Много всяких имён. “Ада Гордеевна”, - то есть гордая, ад ожидает её. Конечно, есть такие люди, которые ни с кем не спорят, не ругаются. Вспоминаю такого старца, в монастыре был, он со всеми мирно жил. Ни с кем никогда не говорил. И так все считали, что он подвиг молчания взял. А когда пришла смерть, братия собралась около его постели: “Отче, скажи нам хоть слово назидания, ведь ты уже уходишь в тот мир”. Он посмотрел на них и говорит: “Свиньи вы все!” Вот так человек прожил всю жизнь, ни с кем не разговаривал, питал только одно зло. Все мы должны быть как дети. Нас постоянно надо молоть и молоть, и колотить. Как колотить? Чтоб быть чистым и святым. А вот так. Соберёт хозяйка льна сноп, начинает его палкой колотить, мнёт его сильно, потом потрясёт, и ещё мнёт его. А потом гребнем вычищают всю грязь оттуда, весь хлам. А потом из этого льна ткут холст, белят, красят, и тогда он куда угодно: на платье, на костюм, на рубашку. Вот точно так же для того, чтобы войти в Царствие Божие, человек уже здесь должен пройти все мялки. Должны его оскорблять, обижать, чтобы он не был такой самолюбивый, упрямый, гордый, непослушный. Он должен быть тихий, ласковый, и не должен быть таким уже нечистым. Вот такие только люди нужны в Царстве Божием. А если кто из нас попадёт в Царствие Божие, да здесь не терпел поношения и оскорбления, болезни не мог переносить и ничего не сделал, стыдно будет в Царстве Божием. А такие туда не входят. Вот поэтому мы на земле всё должно пройти. Христос, и Тот был в тюрьме. Иоанн Предтеча, Апостолы. Это школа. И Господь показал путь в Царствие Божие только через крест, через страдания. Этим путём прошли Его ученики и все последователи. И это касается и нас всех.

ИгЛа: (Игнатий Лапкин: 656016. г.Барнаул-16, ул. 2-я Строительная, 62-16).Отец Амвросий, вот вы мою хозяйку по голове долбите, я хотел бы, чтобы Вы дали ей наказ ещё раз. Она обижается на всякое слово. Я её люблю за всё, но ни малого замечания сделать нельзя, и её в этом поддерживает отец Димитрий Дудко. Вот он даёт мне указание: “Ты ей ничего никогда не говори”. А она не слушается, я ей при людях сделаю замечание. Обида продолжается несколько времени. Я говорю: «Ну, как же молиться, мы же идём в вечную жизнь, когда единую секунду в возжаждем из этой жизни, а её не будет. Сегодня говорите, а она криком кричит, что слышит через Вас все слова мои. Ну-ка, посмотри батюшке в глаза. Скажи, будешь слушаться, нет?

Отец Амвросий: Один священник практикуется так. На исповеди человек пятьдесят стоит. Посмотрит так, вроде бы посторонних нет. И какую-то девушку гордую и самолюбивую, но она чисто живёт, целомудренно, девица, он её стал перед всеми людьми наставлять, и говорит: “Посмотрите, стоит кусок греха, вся осквернена, мерзкая, блудница, храм посещает, просит, чтобы ещё в монашки её постригли, зубы такие страшные, матери не даёт покоя, стыд-позор”. Как начинает её чистить: “Дайте дорогу! Вон отсюдова, негодяйка такая, чтобы ноги твоей здесь не было, ибо ты не любишь Бога, а грешишь”. Но до этого он с ней договаривается. “Батюшка, я хочу быть твоей чадой”. “Если хочешь, придётся терпеть, даёшь обещание?”. “Даю”. “Вот, подпиши, что будешь верной, что будешь переносить оскорбления и всё”. И она вылетает как пробка, вся мокрая после такой чистки. Потом через некоторое время отойдёт у неё, дня через три-четыре приходит: “Батюшка, прости, я обиделась на Вас”. И вот так он её прочистит раза три-четыре перед всеми людьми, а потом достигает такого, что он её чистит, а она только улыбается, радостно стоит и всё. ИгЛа: Батюшка, вот попросите у неё обещание, что она не будет обижаться никогда ни на какое слово.

О.А.: Приходит к этому батюшке девица, народу много стоит, а он говорит: «Посмотрите, вот аборт сделала месяц назад. Три мужика имеет, это ужас. Ты что такая ненасытная, как тебе не стыдно. Потом на работе мыло ворует, полотенце украла. Тебе, что, дома не хватает мыла что ли?» И начинает её чистить. И так уже многие привыкли. Приходит один, лет 40, на моих глазах. “Ты с кем живёшь-то?” “С мамой”. “Ты всё мать бьёшь, колотишь, как тебе не стыдно? Посмотрите, люди, здоровый какой, а старушка маленькая, он её обижает. Что, сильный что ли? На улице боится слабого защитить, если кто-то дерётся, а мать можешь, подвыпьешь, и смелый становишься?” И пошёл его так же шерстить. Так вот. ИгЛа: Откуда эти обиды в тебе, скажи. “От гордыни”. О.А: Гордым Бог противится, смиренным даёт благодать. ИгЛа: Всё? Повторяй себе эту фразу. Вот при людях сделал замечание. Будет умирать целый месяц, помнить пять лет. При людях сделал замечание; не ударил, не выставил вон, как вы говорите, нет, этого нет. Страшно больно! Значит, твоё “Я” не умерло. О.А: Вы договоритесь так, чтоб записочку написала, что «я всё терплю ради Христа». ИгЛа: Без записочки скажи батюшке, будешь терпеть всё рази Христа? С сегодняшнего дня по-новому. О.А: И надо сделать так. Не тогда, когда один на один, а когда человек десять-пятнадцать. Чем больше народу, тем больше надо чистить. ИгЛа: Первый батюшка, который так говорит. А ты мне как говоришь: “Вот все разойдутся, тогда отдельно и делай замечание мне”. Когда уже рана зарубцуется, йодам прижжённая, я говорю: сразу нужно приращивать её. Штукатурит, а я подошёл: «Что-то ты в этом углу не ровно сделала». Нас рядом было пятеро. На всех сразу разгневается. Ну что особенного, что стена получилась неровно. Сказала бы: «Ну, я сделаю ровно». А она всем: “Я сама кривая и штукатурка кривая”. О.А: Вот, отец, ты говоришь, почему батюшки не воспитывают людей. Ты одну жену не можешь воспитать, а хочешь, чтоб батюшка всех воспитал. ИгЛа: Златоуст говорит: Бог спросит не за то, что сумел или нет воспитать, а за то, что воспитывал ли. О.А: А плоды? ИгЛа: А плоды Бог будет спрашивать уже только с неё. Я вложил капитал туда целиком. Так, нет? Скажи, учу я тебя эти годы? “Учишь”. Ну так что? Ты жалуешься на меня за то, что я тебя не учу, не обличаю, ласкательствую перед тобой. О.А: Ты сделай так. Когда он тебя чистит, ты не говори “прости”, а жди, когда он кончит. И скажи. Ты кончил? Да. Прямо в ноги упади и скажи: «Прости меня ради Христа», и ноги поцелуй, и бес сразу отойдёт. ИгЛа: Бес отойдёт. Я же говорю: ты в обнимку с ним идёшь, когда не даёшь раскаянию выйти из тебя. Цепляешься только за то, чтобы вставилось твоё “Я”. У неё девичья фамилия Шадрина, и я ей говорю: “ты букву “Ш” видишь, такая огромная висит как бы с неба, а ты перед ней на колени упала и молишься, перед своим “Я”. Ну, пойми, что наступит вечность. Даже если сегодня меня не будет, ты будешь искать хоть одной минуты, кто бы тебе сказал, и этого никогда не будет уже. И никто-никто тебе не скажет уже. Тебе приятно смотреть, когда мужья живут с жёнами и ничему не научают их? А мне столько упрёков: ты столько времени с Надей, а она ничему ещё не научилась, всё ещё в непокорности. Она думает, что унижена будет, если при людях меня послушается. Какие наставления-то? Уже от батюшки отворачивается. О.А: Пусть она ко мне приедет когда-нибудь, я её почищу там перед всеми. ИгЛа: Она умрёт, у неё разрыв сердца будет. Страшное самолюбие. Если ты не побоишься сегодня, будет легче в тысячу раз. Хорошо, если есть надежда. О.А: Валерьяночки дадим. У меня было так, что отец меня посылает на исповедь. Порой сутки не спишь, и на исповедь в ночь. И приходится исповедовать до восьми утра. Потом зовут помочь ещё. Прихожу утром, там человек сто стоит. “Что спишь,тебе не стыдно? Смотри, сколько народу. Вот сто человек стоят. Это сто рабочих часов здесь простаивается, а ты спишь. Надо помощь оказать”. А говорю: “Спаси, Господи, батюшка, благословите меня”. И так до двух часов.

ИгЛа: Так, запомни, Надя, не часы я вам подсчитываю, когда ты лишнее что-то говоришь, отвлекаешь людей. Точно так беру, и подсчитываю. И опять обида: “Экономия какая-то у тебя, время нет, куда-то торопишься?” А я чувствую, много и так не успеваем. О.А: Пока базар открыт, торговля идёт, успевай, приобретай. А закроется лавочка, всё. И рад будешь приобрести, да не будет. ИгЛа: Ну, ведь ты понимаешь всё, не можешь не понимать. У тебя образование. Только одно: отвергнись себя, чтобы обида не заедала тебя никогда. На жене я должен научится, как слушаться Христа, каждой Его заповеди. С какой целью батюшка в такую даль ехал? А может быть, с одной целью только - тебе помочь, потому что никто уже не в силах помочь. Можешь в это поверить? Неужели батюшкина доверчивость, с твоим упорством встретившись, так и разойдутся, никто никого не победит? Или ты его заразишь этим, чтобы он тебя никогда не обличал, или всё-таки тебе придётся склонить голову. А я батюшку буду теперь всё время просить, чтобы он тебя при людях обличал. Эту заразу, язву, её надо вырезать: “А вот отец Димитрий, я вот по -его делаю”. В течение двух месяцев я Наде ни слова не говорил. Сказал он мне её не трогать. Я говорю: это я буду беса баюкать. Он будет дольше и больше укореняться в ней.

О послушании и излишестве

ИгЛа: Я хотел предложить тему. Конкретно то, что у нас больное. Это о послушании, об истинности послушания и об излишествах, какие есть у нас в жизни. Конечный результат цели – я хотел с братом как раз о том говорить, потому что время настало. Иной раз приходится говорить скрытно. Что такое послушание? Вот мы сейчас услышали буквально об извращениях, до чего доходит послушание. Сделай то, другое, непотребное. Это, конечно, не послушание, а дикость. Но истинное послушание требуется каждому христианину. Послушание вырабатывает смирение. А смирение, говорит Златоуст, есть матерь всякой добродетели. Лично вот мы, обратившись в миру, познавшие, что такое путь Христов, должны каждый день искать, где бы научиться послушанию и смирению. А не так, что если что-то не сходится с нашим мнением, то вызывает у нас взрыв негодования или же какую-то мстительность, скоропалительные выводы, решения: “А, такое дело, так я ноги больше сюда не положу. Раз такое дело, то я тогда отсюда уеду. Ну, только ты хорошо знаешь, тоже святоша выискался”. Арсенал упрёков подобных очень большой. Я беру только известные расхожие штампы. Если в действительности сие неразумно, то и нужно было бы показать. И далее:если это несёт тебе вред, то ты и опротестуй и приведи доводы, что это неразумно. Но если это безразлично и тебе никакого ущерба не несёт, а, может быть, это единственное для тебя время, когда ты можешь проявить послушание, избавиться от излишества в твоей жизни, от твоей прихоти, то вот и не упусти этот момент. Послушаниям как учат в монастырях?

Отец Амвросий: Для монаха послушание – это в первую очередь. Послушание выше поста и молитвы. Потому что Христос был послушен Отцу до самой смерти, до смерти крестной. Через послушание спасся весь род человеческий. Где послушания нет, там и спасения нет. Потому что спасаются только послушные. Те, которые берут пример со Христа. Иоанн Златоуст говорит так, что мирянин ничем не отличается от монаха. Монах отличается только в одном - что он не вступает в брак, не имеет семьи. А обет послушания, обет целомудрия, обет воздерженности дали в таинстве крещения: “Отрекаюсь от сатаны, от всех дел его злых”. Потому что дьявол есть клеветник и непослушный. За непослушание Адам и Ева были изгнаны из рая, так что послушание необходимо для каждого человека. Прежде, чем начать спасаться, в основу возьми послушание. Послушание Церкви, послушание Богу, послушание каждому человеку, начиная с семьи. ИгЛа: Меня в том, что Вы так говорите потому, что это плоды моего воспитания. Иоанн Златоуст говорит: плоды – это зависит только от Бога. Моя задача – сделать вверенное мне. Не только сказать, учить, но и наказать, настаивать. А что она не будет слушаться, за это уже Бог с меня не взыщет. Я вот сейчас обращаясь конкретно к этому брату. У нас с ним назрел конфликт, и притом очень большой. Последствия его я рассматриваю как бы в тумане пока, и чуть ли не катастрофические. У брата очень много накуплено книг. Книга – источник знания и источник гибели. Это как дерево познания добра и зла. Он занимается живописью - художеством. Много книг у него и очень дорогих. Однако купля не прекращается, но ещё и продолжается. Своей квартиры у него нет, при переезде испытывает такие трудности. У хозяев квартир это вызывает недовольство. Для спасения ни одна из этих книг не нужна. Я говорю: оставь пять тюков, чтобы легко было, а остальные уничтожь. Лично я это сделал со своей библиотекой. Духовная библиотека накапливается, я и её ополовинил, отдал братьям и сёстрам во Христе. Этот брат воспротивился, а ему сейчас неуда переезжать. Один брат его принимает, но под одним условием: “Ты у меня будешь жить, и за квартиру не надо платить, но только расстанься с этим ненужным грузом”. Что ты думаешь? Или ты зайдёшь туда без упрямства, с послушанием, или будешь со своим упрямством оставаться на улице. Он говорит: “И в сугробе можно жить”. О.А: Он может из книг сделать себе келью.

Николай Олегович Шевченко (656008, г.Барнаул, ул. Никитина, 147 кв.1): Это слишком дорогая келья и недолговечная. Она после первого дождя уплывёт. А второе: паника по поводу книг, конечно, преждевременная. Я уже два раза с этими книгами переезжал, и никаких затруднений не испытывал. Третье. Я давно думаю, что эти книги нужно пересмотреть. Я знаю, что можно сдать в магазин, а что на растопку можно отдать. Четвёртое. Я согласен с тем, что меня можно и шантажировать, и диктовать мне условия, тем более, что хозяин человек категоричный до крайности. И он эту крайность проявляет постоянно. О.А: У тебя страсти к книгам нет? Н.Ш.: Была. Я постоянно это отмечал и, покупая, пытался сказать, что последнюю книгу я покупаю, больше не куплю. О.А: Это когда ты был неверующий. А когда верующим стал, то переходишь уже на другие книги. Н.Ш.: Нет, и другие книги - и божественные - можно собирать и до страсти довести. Можно, и бывает много падких до книг священнослужителей, дьяконов, которые их собирают как книголюбы.

О.А: Был такой монах (мних), который имело много книг, спал на них и не знал, что в них. А у тебя так не бывает? Ты эти книги прочитал все? Н.Ш.: Нет, конечно, не все, а часто был просто азарт, когда я покупал их. Ну и этот азарт мне давал не разобраться в книгах, книги покупались, которые пользы почти не дают. Такие до сих пор стоят в магазинах невостребованные. А есть книги-репродукции. Они мне нужны. ИгЛа: По частям хочу опровергнуть. Хозяин - диктатор - шантажист, было сказано. Если бы это был один человек, но таких ты будешь встречать отныне и вовеки. От хозяйки, от которой ты ушёл, мы услышали то, что и не думали даже услышать. Дошло чуть не до безумия у неё. Не могут тебя дождаться, не могут от тебя всё это вытащить, все сараи, все углярки забиты книгами. Ты говоришь: “Если аккуратно сложить”. Но ты речи даже не ведёшь, чтобы расстаться с ними. Сначала надо найти тебе полки. Да полки-то прибиваются к стенам, а стена является частью дома. А у тебя нет ни того, ни другого, ни третьего, у тебя же гроша нет. Ни ерша, ни гроша, и некуда тебе гвоздь забить. О каких полках ты можешь речь вести сейчас? Когда тебе говорят сейчас, ты говоришь: “А вы меня шантажируете”. Но чтоб не быть шантажистами, нужно тогда идти у тебя на поводу, дать тебе на захламление любую комнату. Хозяйка попросила тебя оттуда, и вещи лежат на улице, наступает зима. Ты знаешь свою медлительность, доходящую до абсурда, вплоть до того, что сам знаешь, покойника можно забыть, что он умер. Так? Теперь говоришь, что книги нужны эти отчасти. Давай тогда займёмся одним разговором. У тебя есть человек на земле, у которого бы ты был в послушании, и слово его для тебя было не абсолютным, но всё же законным, чтоб можно к нему апеллировать? Вот у нас в комнате сейчас 50 человек, и я не нашёл ни одного, кто бы был бы с тобой согласен. Ни единого. Ты на это сразу находишь умный ответ: “Все находятся под Вашим гипнозом”. Но батюшка не под моим гипнозом, мы только что встретились. Я тебе рассказываю о людях, которые не глупее тебя, ты с ними жил, они эти библиотеки под топор пустили. Они не нужны. Библию ты прочитал, ну, не более десяти раз, так? Даже меньше. Сколько лет ты прожил без Бога? То есть ни Евангелия в руках не держал, и по заповедям не поступал, жил, как мирской человек. Н.Ш.: Тридцать три. ИгЛа: Тридцать три умножить на два – 66, а лет человеческих 70 на земле. Это тогда Давид говорил, а сейчас, при этом настрое, при этих нервотрёпках и заразах всяких, считай, ты уже за бугром, за половинкой жизни. И всё за собой тащишь эти гробовины, сложил в ящики. Когда ты думаешь душу спасать? Путь тернистый, написано, узкий, и когда люди отступают где-то или бегут с корабля, то что они с собой берут? Золото бросают? Бросают ненужные книги? Бросают. Я рассказываю, что и я с места на место до этого всё время ездил. У меня с собой была Библия, рюкзачок и байковое одеяло. Всё остальное, уезжая, раздал во имя Христа - и на этом конец. Никогда не обрастёшь. Но у тебя всякие горшки, чугуны, зачем? С натуры рисовать. До смешного доходит. Всякие там финтифлюшки, железки, матрёшки. Но пойми, что ребятишек-то у тебя нету, надо сначала жену иметь. Сколько ненужного, а ты перетаскивался, ты дважды переезжал. Ты в контейнер один раз не сам сложил, тебе товарищи сложили, вот так ты переезжал. И контейнер к дому привезли, ты выложил, и всё. Здесь перевозили вокруг железной дороги с улицы на улицу, да на мотоцикле. Грузили раз за разом, и в несколько дней не могли перенести. Накупил вещи, в соседнем доме стоят ваши вещи, за них надо платить, дни идут, а у тебя ещё ни одного гроша не прибавляется в заработке. Ты вот один раз до конца рассуди, есть ли у тебя тот, кому ты покоряешься? Дай нам его узнать. Ты должен покончить с этим делом или оно покончит с тобой, ты в этом и помрёшь. Более благоприятного момента, более стеснённых обстоятельств может у тебя никогда не быть. И если тебе сегодня этого кажется недостаточно, и ты будешь говорить: “Вы все меня шантажируете, вы все диктаторы”, - то тебе даётся полная свобода, но ни помогать тебе переезжать, ни одной книги никто перетаскивать больше тебе не будет. В это ты можешь очень хорошо поверить. О.А: Я могу дать совет. Эти книги можно пустить в расход, а на приобретённые за них деньги можно сделать много пользы для народа, а не для себя.

ИгЛа: Батюшка, не получается так. И есть такие у него книги, больше половины: ежемесячные журналы “Заря”, и разные, то, что никому не нужно. Чего это жалеть?! Один брат был, на 400 рублей изорвал и сказал, что хозяева книг чернокнижники, так они вытащили на площадь и не стали продавать, а книги тогда тоже в цене были все. Н.Ш.: Кто это? ИгЛа: Геннадий Михайлович (Яковлев). Поехал я к нему в Одессу и испластал, одни корочки остались. И получил благодарность. О.А: Вот был такой монах Лаврентий на Валааме. Настоятель говорит: «Отец Лаврентий, вам дали новую келью». Он говорит: «Отче, благословите». Приходит домой в келью, одевает рясу, клобук, берёт иконку, Евангелие и пошёл: “Господи, направь стопы моя”. У него в келье ничего не было. Всё с ним было. ИгЛа: А посчитай, сколько у тебя разных светильников, плафонов, картону, бумаги, красок несколько ящиков. И это всё на своём животе. Ты приехал, и это всё уже перевезено. Твои вещи сейчас ещё лежат как под заклятьем. И неизвестно, на чём ты их увезёшь, ибо нужны новые деньги. А тебе есть, что слушать: и Библия, и Златоуст. Но некогда. Тебе только составить на полочки – уже неделя съедена будет. А нашей жизни, может, остались одни мгновения. Конечно, раз ты никогда в послушании не был, тебе это очень тяжело, трудно. Посягают, считай, на плоть твою. Я твоё состояние отлично понимаю, подобное у меня было. Но когда я пошёл на корабль, у меня маленький Новый Завет остался и фуражка рваная. Больше ничего не осталось, всё пришлось тут же отдать, и ни одной копейки ни за что не взял. Три рубля, и с трёх рублей снова начал жить. И Бог благословил, ныне всё есть. Ты сам видишь, сытые сидим. Н.Ш.: И у меня всё есть. И картошка, и хлеб, и лук. ИгЛа: Что тебе мешает расстаться? Н.Ш.: Да разве я сказал, что я не хочу расстаться? ИгЛа: Не хочешь. Ты стал упираться, стал называть нас диктаторами, что все с тобой неправильно поступают. Н.Ш.: Ну, давайте прослушаем ленту. О.А: Хорошо, ты не один раз уже это говорил. Мы тебе сказали: Коля, более благоприятного момента не будет!Н.Ш.: Я сказал, что я уже жалел, что я покупаю каждый раз книги. И желал, чтобы пересмотреть, и часть выбросить. ИгЛа: Но, в общем, это только слова, на деле ещё ничего нет. Я тебе сказал: сегодня я прихожу к тебе, вытаскивай книги на средину, и несколько человек сядем, как комиссия, ты будешь отбирать нужное и отбрасывать ненужное. Нужное - тогда я буду тебя спрашивать при общем голосовании, почему эта книга тебе нужна. Н.Ш.: Практически вы за меня всё решите, а я буду тут для видимости.

ИгЛа: Ты можешь их сдать, если хочешь. Ты только для видимости? Вот и видно будет, дурные тебе наставления дают или нет. Я снова сейчас могу вопрос поставить на голосование. Этот этап нами уже пройден. Ты ещё не начинал этот путь, и уже так противишься. Что тебе здесь кажется ненормальным? Я тебе что предлагаю взамен? Свободу времени! Ты ничем не будешь связан, у тебя кончится эта страсть покупать разные ненужные вещи. Н.Ш.: Я достаточно уже всего имею, я ничего почти не покупаю. ИгЛа: Я знаю, что это связано вот с чем. Эгоизм! Выслушай тогда последнее слово. С эгоизмом - эго поглощает всё. В питании, в приобретении вещей, в спанье, в медлительности, в послушании. Ты этими заборами окружён целиком, из этого круга не пытался выйти даже. Тебе сегодня криком кричать нужно о том, как вылезти. Вспомни относительно сна, сколько позору претерпели. Медлительность твоя убила буквально тебя и нас всех. Если только под контроль поставили тебя, ты самый лучший человек, всё можешь делать. Н.Ш.: Не самый лучший человек. Ничего этого я ещё не показал, и не надо льстить, когда Вам это угодно. ИгЛа: Так, скажи, кто у тебя наставник? Я тогда с ним буду разговаривать. Н.Ш.: А зачем? Что толку-то. ИгЛа: Ну, как, отче, взяли бы такого в послушники? О.А: Я знаю так. Один старец имел у себя духовных чад. Два-три непослушания, и он отправляет года на три на исправление. А если ещё два-три непослушания, совсем отправляет с миром. ИгЛа: Всё, он знает, этот Коля. Ты Лёшу (Речкунова) не вини. Ты на Лёшу сказал, что вот он во всём такой бывает? Н.Ш.: Бывает. ИгЛа: Так. Теперь Лёшу освободи от этих обвинений, ибо я беру всё на себя. Запомни, к вещам твоим больше без моего указания ни один человек не прикоснётся. Как хочешь, так ты их и перевози. Если хочешь, чтобы мы остались в добрых прежних отношениях, значит, ревизию начнём послезавтра. Ты отложи за это время книги, какие нужные, а какие ненужные, у них оторвём только корочки на переплёт. Н.Ш.: Нет уж, мне жить не на что, а я вам буду переплёты, я отнесу в магазины и получу деньги. ИгЛа: Отнеси. Н.Ш.: Вам бы рвать. А вон лежит, вы рвать не хотите. А там просятся килограммы эти. У меня точно такие же книги есть. ИгЛа: Это батюшка дал нам то, что церкви дали за 50 тысяч вклада в фонд мира. Я хотел изорвать одну книгу о природе. И общим собранием мне запретили эту книгу рвать. Здесь упрёк не может быть. Значит, ты скажи, как ты решаешься, - иметь хоть какое-то небольшое послушание и желаешь ли избавиться от излишнего? Н.Ш.: Я Вам сказал, что я пришёл к этой оценке самостоятельно. Вы не вынуждайте меня признаваться в том, что я ещё до сих пор страдаю этим любостяжанием. Нет. Сам пересмотрю свои книги, может быть, даст Бог, успею раньше Вас. И Ваше дело только придти и засвидетельствовать, что их стало у меня в два раза меньше. ИгЛа: Нет, не в два раза. Ты оставишь не больше одной двадцатой части. Н.Ш.: А с какого потолка такая цифра? ИгЛа: А ты не должен спрашивать, если желаешь, чтобы мы имели с тобой дружбу. Иначе ты не пролазишь. Посмотрели, с такого потолка, замерили, с какими вещами тебя можно запускать. Чуть больше, ты не пролазишь, сгораешь там. У тебя только одна голова в форточку вылезает. Н.Ш.: Ну, если хозяин предлагает мне сделать такой жилой вид в той комнате, то я это сделаю и с тем количеством книг, которое я считаю нужными. ИгЛа: Не будем этого делать. Он не это говорит. Н.Ш.: А это Вы мне уже на горло наступили. И тут я не нужен вам совершенно, и меня можно отправить в Австралию, а мои книги перешерстите и сделаете с ним всё, что угодно. При чём тут я? Что вы меня посадили и плёнку на меня тратите и время своё? ИгЛа: Хорошо, мы тебя ждали несколько месяцев. Мы тратили очень много нервов. Хозяйку убеждали, чтобы она не говорила, таскались с твоими вещами, упрашивали соседей. А ты в это время разговариваешь, тебе на горло наступили. Ты на нас наступил, целое лето нас под пятой держал. И, однако, мы терпели, этих слов тебе не сказали. Н.Ш.: Вы сказали, и ни один раз. ИгЛа: Хорошо. Если бы ты с вещами там находился, где нас нет, и пурхайся ты с ними. Но мы вещи твои который раз таскаем, а ты гуляешь на юге в это время. Ты это-то понимаешь? Сейчас-то ты опять с вещами перетаскиваешься ни куда-то, а опять же к нам, как же об этом не говорить. Н.Ш.: Я говорю: у всех должно быть, как у Вас, чтоб мы все были, как близнецы, как отражение в зеркале. О.А: Похожи на отца духовного, да? Н.Ш.: Нет, но она, похожесть, должна быть совсем в другом. Должна быть в верности Богу, а не в тоннаже в каком-то или в квадратуре. В конце концов, человек может быть так же верен Богу, который вообще ничего не имеет, кроме сегодняшней одежды, которая у него есть, и даже магнитофона этого, а другой, может быть, имеет в два раза больше. Разумный предел каждый для себя устанавливает.

И самое главное, это я считаю не то, что сколько у кого, а какова ответственность у человека за то, что имеет. Когда он сознаёт, что это лишнее, когда он намерен расстаться с какой-то частью. Но устанавливать, что вот столько у меня, давай сейчас уравновесим на весах, чтобы у нас было одинаково, то я могу придумать другие доводы, и они заставят говорить другое, более категоричное, чтоб ещё было меньше, проценты там как-то высчитать на верность Богу, или сколько раз вы Библию прочитали, и в пропорциях вот этих лишние книги выбросить. Мало ли что можно придумать. Но ведь эти же книги покупать меня вынуждает не просто страсть к бумаге, а желание научиться от них. А то, чему хочу научиться, это всё-таки во мне внутри. Я с этим родился, мне это Бог дал. Я хочу рисовать. И сейчас всё бросить, значит, я опять буду слепец, не профессионал, а так. А то, что я этого до сих пор не достиг, препятствий много. Во-первых, вот такой же был у меня Гена-сокрушитель, прямо шипел он на меня. Ничего не даст прямо, а шипит и шипит. А я слышал другое даже от священников, более разумное. Конечно, направление должно быть какое-то определённое. Не к накопительству дальнейшему, а к как можно скорому, может быть, сокращению и вообще уничтожению запалов этих. О.А: Вот я сейчас видел двух девушек. Они всецело, как говорят по Священному Писанию, возродились. Они говорят: нам ничего не нужно. Одна девушка собрала все свои платья, все кофточки, юбки и больше половины отдала мне: “На Ваше усмотрение. Куда хотите, туда девайте, отдайте тем, кто имеет нужду”. А себе оставила только два платья. Вторая распродала всю мебель. Зашёл я к ним в комнату, только иконы висят. Как хорошо, легко, лишнего ничего нет. Даже ложки. Я про себя, грешную душу, скажу, да? Когда Господь позвал к себе, то я полностью переродился. Полностью стал уже жить по-другому. Меня тяготила уже лишняя одежда. Книги сразу все раздал. Стал приобретать только духовные. Я старался всегда сменять три-четыре книги на одну более аскетического духа, с таким расчётом, чтобы они меня не тяготили, чтобы они не лежали мёртвым багажом. Вот, я думаю так. Да, хорошо, с одного места попросили, спокойно взял и пошёл. Мне понравился по послушанию отец Владимир, который у вас здесь служил. Он пришёл с Валей, говорит: «Благослови меня, отец, я хочу жениться». Я говорю: «Бог благословит». Он говорит: “А как мне жить?” Я и говорю: “А тебе жить как надо? Тебя когда рукоположат, не приобретай богатства никакого. Потом поймёшь меня”. И что думаешь? Его рукоположили, он служил в разных городах. Я, - говорит, - спокойно переезжаю, два чемодана взял, жену да ребёнка, и поехали спокойно. А через год опять эти два чемодана взял, поехал в другой город». А вот смотри, что есть, когда обогатишься. Ложки, чашки, поварёшки начнутся; там тряпка на тряпке, книга на книге. И когда тебя стронут с места – сколько заботы.Приди к нему. Какую книгу надо, он тебе даст почитать. Если какая книга нужна, пойди в библиотеку. ИгЛа: Но самое-то главное вот в чём. Он заниматься хочет живописью. И за весь год, что ты у нас пробыл, ни одной картины не появилось. Мы говорим, что настоящим Рембрандтом уже не станешь. Душа растрёпанная, над собой не трудился. Тебе говорят о небе! Но у него есть способность высмеять самое доброе предложение. Выставить, что оно самому будет ему приятно, но это имело успех до тех пор, пока мы с ним не встречались. Это я уже почувствовал у него. Но если на это ему спокойно возразить, и несколько раз, то он успокоится, то он это принимает свободно потом. На это ему надо время, чтобы сие исходило как бы от него, но не от кого-то другого. А как раз это и есть, тогда тебе награды никакой, это уже не послушание.

О. А.: Совет такой тебе. Скажи: “Отец, как благословишь, так и сделаю”. Скажи: “Слово твоё принимаю, как от Бога”.

ИгЛа: Плюс к тому. Генрих был здесь, сейчас он отец Геннадий, он говорит так: ты же приехал от него сюда, ты ведь не просто в Барнаул приехал, а с какой-то целью и к кому-то? Ты приехал чему-то поучиться? Ну, а сейчас что же ты противишься этому наущению и хочешь, чтобы только так, как у тебя уже установилось? Я тебя благословляю, чтобы не больше одной двадцатой части осталось. Вещи лишние старайся отдать или продать эти шкафы. Один раз потерпи урон, если не сумеешь продать. Но ты тогда поймёшь. Простое дело. Одна монашка, 98 лет, спрашивает: «А где у тебя головной убор» - один раз я забыл надеть. “Ты без фуражки никогда не езди”, – а жара была. Благодарю Бога, что один раз услышал, и этого было достаточно. Стал им говорить, а эти почти все противоречат. А потом вышли, идёт дождь. Я говорю: «Ну, как теперь. Сто раз зря брал головной убор, а на этот раз тебе фуражка всё оправдала». У него упрёк: “Ты всех хочешь сделать такими, какой ты, под один стандарт”. На такое возражение мой ответ: “Да, хочу!” Но у меня не диктат здесь. Если ты не согласен, собираем общее собрание верующих. Если будет признан твой ответ лучше, значит, будем делать так, как ты говоришь. У нас устав: посуда должна быть закрыта, ничего лишнего не должно быть. Ты лучше нашего устава даёшь предложение? Объясни, чем лучше твоё? Пойми, какие муки мы приняли из-за этих книг. Плюс к тому, ты себя подвергнул страшной опасности за соблазн. Получаешь журналы, а там всякие голые женщины. И хозяйка твоя по сей день не может опомниться. Откройся же ей на той странице, хозяйка и говорит: “Я жизнь прожила, - она и в лагере десять лет отбыла (Ксения Ивановна Ямщикова), и по монастырям ездила, - но такой беды я ещё в глаза не видала – столько книг”. Ты меня обвиняешь?! Но я хочу сказать: это не моё мнение, брат, я прошёл этим же путём. Советую тебе и настаиваю. Если “нет”, значит, ты себя исключаешь из числа друзей. О.А: Я встречал одного человека. Старец, 92 года, миссионер, был при совете патриарха. И он говорил так: “Один отец, еврей, послал сына своего в Москву учиться и сделал ему наказ такой: сын, помни мои слова. Если ты найдёшь себе человека разумного и будешь жить в его послушанием, и советы брать у него, ты будешь великим человеком. А если ты будешь жить по своей воле, погибнешь». Два их было друга, и обоим было так сказано. Один, значит, полностью нашёл меня и жил в моём послушании. Всегда все советы приходил спрашивать. И он сейчас министр. А тот запился и сошёл с дороги.

ИгЛа: Коля, не обидься, ты сейчас в присутствии батюшки ответь:у тебя в настоящее время есть ли духовник, слово которого было бы для тебя законом? Конечно, я не говорю о безумных и неразумных указах. То есть любое, что я сейчас говорю, я представляю на общее рассмотрение. Н.Ш.: Нету таких. Ну, Игнатий Тихонович. Я вот как-то и так смотрю на его методы, и мне немножко страшновато такого духовника иметь. Я, конечно, знаю, что моё пребывание здесь мне полезно, но полностью под его сапог, я боюсь. ИгЛа: Видите, какое выражение он подыскал. У него всё переполнено мирским ядом. Любое слово. Допустим, я говорю: Иисус Христос горько плакал, Апостолы стонали день и ночь, плакали. А Коля, читая йогу, занимался этим, слышал слово “слёзы” и сразу переворачивает: “А чего сопли распускать!” Я говорю: “Да слёзная молитва – высший дар, который даёт Господь на земле. Ты пойми, какая это радость - омыть в слезах душу”. “Не хватало ещё слюни да сопли распускать”, – вот его ответ. О.А.: Слюни да сопли распускают те люди, которые трусливые в этой жизни, а это благодатные слёзы. Это дар Божий. Потому что кто плачет о грехах своих, плачет от благодати. А есть плачут от зла, плачут от обиды, плачут от потери здоровья или от потери богатства. Это горькие слёзы. ИгЛа: Ты помнишь, как я тебя спросил, когда ты в одиночестве молился, когда ты ночью или один плакал, когда ты находил утешение в слёзной молитве? Ты ответил: “Никогда!” Вот это духовное состояние и есть. Лично я вижу, почему тебе страшно. Это твоя плоть, так как ты с теми делами знался, я думаю, это тёмная сила тебя и держит, я теперь не только к твоему упорству отношу это. Тёмная сила, одержимость тебя сейчас держит в этом, и ты не видишь. В первую очередь я тебя спросил: “Сколько ты тратишь на питание?” “Рублей шестьдесят”. Я говорю: “А у меня, работающего на самой трудной физической работе, я землю долбил зимой, у меня 9руб. 80коп. уходило. А если семью кормить? Ты понимаешь, что тебе крайне необходимо пересмотреть свою жизнь и отдать её под твёрдую руку? И может, более твёрдой, чем здесь, ты и не встретил бы. Я могу обратиться ко всем здесь. Гена как говорит? “Мне тяжело, но я понимаю, что лучшей возможности исправиться мне никогда не будет”. На распустёху пустить, как я был у своего духовного отца, кто как хочет десятки лет, и юбку не могут зашить и губы обтереть? Пожалуйста. Я могу отцу Димитрию Дудко написать, он примет тебя в число духовных чад. Но характеристику напишу такую: преобладает у него эго, непокорность и излишество во всём. Ты вот реши: сегодня благоприятное время. Ныне – это Божье. Завтра, говоришь, рассмотришь? Это говорит дьявол. Он не желает, чтоб ты сегодня исправился. Сегодня вечером ты умрёшь. Во мнении людей даже ты останешься как человек с излишествами, человек упрямства, человек ехидства. А ты нам дорог. О.А.: Я скажу так по своим грехам. Таких людей, как он (ИгЛа) - единицы. Остальные будут тебе потворствовать: да ладно, держи, это всё пригодится тебе, ещё будут давать даже побольше. Благодари и цени за это. Потом, когда всё очистишь в себе, вспомни, скажи: “Правильно сказали мне, а я сколько тяготился этими мыслями, сколько пыли, сколько заботы”. ИгЛа: То есть я максимально тебе оставляю одну двадцатую часть, ни на часть меньше. А если ты по доброте своей можешь оставить ещё меньше - хорошо. Ящики все постарайся перенести на улицу, чтобы стояли, или ты сам понимаешь, что с таким вот твоим непокорством практически получается так: все люди, которые здесь, а сейчас буду всех спрашивать – не правы.

(Обращаюсь к Володе Дыбовскому): Тебе трудно общение, что я тебе говорил, заставил книгу Фёдорова убрать, и прочее? В.Д.: Да нет, не трудно. ИгЛа: Ну ты не желаешь, чтобы с тобой кто-то общался или контролировал тебя или был более мягкий? В.Д.: Вот в том, что вот жёсткость внешняя, аскетизм в жизни – мне это нравится. А то, что вот в отношении, например, к мирским людям, такое какое-то отвращение. ИгЛа: Так и есть. Скажи, ты из мира когда вышел? Если ты вышел год назад, то знай, что мир из тебя будет выходить ещё сорок лет, с трудом вылазить. Поэтому моё отношение-то к миру такое, каким оно ещё и не достигло тебя, каким должно бы быть. Святые боялись один раз оглянуться, чтоб не превратиться в соляной столб. А мы сотни раз идём туда. То поедем к своим, то выпьем. Если встретимся с бывшей сожительницей, можем и переспать. А после на исповедь сходим. Ведь так? В.Д.: Нет, ни в коем случае. Души ведь тоже там. ИгЛа: Где? В.Д.: В мирских людях души есть. И они же образ Божий носят в себе. И любовь тоже есть в них, и прочее. Тут знаете, надо как-то более тонко. ИгЛа: Значит, выхожу так на этот вопрос. Чтобы понять, как обходиться с мирскими, для этого нужно выполнить первое условие – выйти из мира. Во-вторых, познать, как относится к миру Христос, каким словом называет этот мир прелюбодейным и грешным. Нигде ни в одном месте не сказал Иисус, что в мире есть любовь, хорошо, а назвал прелюбодейный и грешный мир. Мир – это разврат. Дружба с миром – вражда против Бога. А кто хочет быть другом миру, тот становится врагом Богу. Чтобы сделаться другом Богу, нужно сделаться врагом миру. Я ещё не тот враг, каким должен быть, и поэтому то, что у тебя было дорого в твои 36 лет, и ты видишь, я к нему так отношусь, это практически я восстану против тебя. Это естественная твоя реакция. Вывод ты такой должен сделать: “Я ещё ни разу ни над одной душой не трудился, у меня ни одного чада духовного нет”. В.Д.: Почему это я не трудился? Я же общаюсь же с друзьями своими. ИгЛа: Нет, я не про это говорю. Трудиться – это значит под контроль взять. Чтобы где-то трудился, душа через тебя пришла к Богу, и ты о ней заботился. Нёс её на руках молитвы, плакал о ней, страдал, в муках её рождал, разве было это у тебя?

В.Д.: Ну, допустим, есть сейчас. ИгЛа: Что есть?

В.Д.: Ну, неужели я не молюсь ни за кого? ИгЛа: Я не про это говорю. Чтобы ты, как Апостол Павел говорит, мог бы сказать: Гал.4:19 - «Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос!» То есть твоё чадо духовное, и ты видишь, что заглатывается он миром, тот, над которым ты трудился. Ты этого не испытал, да и некогда. Ты только что из вод крещения вышел. И то, что в тебе этот протест, это протест плоти. Вывод только один: усилить любовь к Богу. Отношения к миру? Пожалуйста. Покажи, как обращаться с миром. Мир – это змея. Как ты с ней будешь обращаться? В.Д.: Надо светом быть в миру. Но нельзя такую физическую грань ставить. ИгЛа: Какую физическую? В.Д.: Прямо вот отвращение физическое. Это же отталкивает. Людей никак нельзя притянуть к себе, чтобы приобрести души из мира прямо. Надо же более нежно так. ИгЛа: Ты сейчас философствуешь, у тебя склонность к философии. Мир приобретать и из мира приобретать. Ни одной души не приобретал. Ты только ещё на словах. Когда побудешь с миром и увидишь самое первое: Пс.96:10 - «Любящие Господа, ненавидьте зло!» Мир переполнен злом. Это – прелюбодей. Мир прелюбодейный, как Христос назвал. И отношение может быть только такое к нему. Ты увидел, что душа склонна к греху, и должен сказать о том ей. По-твоему, надо говорить: “Мир, тебе рай, только за тебя умер Христос”. А нужно сказать: “Вечный ад мучений ждёт вас; если не покаетесь, то все так же погибнете». Все люди вместе взятые, в очах Божиих легче пустоты. И чего мы там ещё ищем? Мир ценится только за то, когда мир обращается к Богу, в покаянии ценится. Другой цены миру никогда не было и не будет. В.Д.: Я понимаю, что Вы говорите, Вы неоднократно это говорите, но вот такое отношение, когда Вы говорите о том, о другом, о третьем. Да, например, о священстве и прочее вот так говорите, говорите мне. А я прихожу в церковь, у меня же волей неволей отношение к священникам не может быть любовное. Понимаете, вот тут такое затруднительное в душе отношение. Извините, даже благословение у отца Николая принять, например, затрудняюсь. ИгЛа: Так, что ты о нём слышал, об отце Николае, чтоб затруднялся ты? В.Д.: Ну, в общем, это в душе какой-то оттенок даёт, понимаете? ИгЛа: Какой оттенок, конкретно? Ты видишь, я подхожу к нему под благословение, меня не затрудняет, а тебя затрудняет.

В.Д.: А то, что Вы говорите, всё правильно, всё верно, всё по Слову Божию разложено по полочкам. Но какой-то тонкости душевной, по-моему, я чувствую, нету что ли. ИгЛа: Только неисполнение. Ты ни одного дня ещё, ни одного дня, ни разу, нигде, и ты согласись с этим, ни об одном священнике не заботился, и ты о них не плакал. Ты ни с одним священником в близкие отношения не вошёл. И ты не знаешь, какой с них будет спрос. Так? И не пытайся быть патриотом священства, когда видишь, что через них пришла погибель на Россию. Если это я говорю, то всегда добавляю, что благодати от них не отнимаю и к каждому из них прихожу. Так? Скажи конкретно. В.Д.: Возможно, так. ИгЛа: Всё. В.Д.: Я только чувствую в данный момент, я говорю Вам. Может быть, я не прав. ИгЛа: Ну, насчёт того, прав или не прав в любом вопросе, нужно время, нужен совет. Проверить себя по Слову Божию. То есть по всем этим пунктам ты не сделал, буквально, ещё ни одного шага. А только то, что осталось. Мирской ещё разум и он не в один день обновится. Для этого нужны будут годы. И вот этим мирским разумом ты судишь духовные дела. Какие наши отношения к отцу Николаю? А такие, что пришлось вести войну несколько лет, и выбили с кровью и слезами две проповеди только на одно воскресенье. Этого достаточно? И ты этим пользуешься. Будь благодарен. Каменистая земля требует всегда резкого удара. И камень не разбивается только тем, что я подойду и подую на него. Нет. Я взял грех, и великий, рассуждая так со священниками. Но когда посоветовался с теми, кто носит архиерейское звание, они сказали: но и таких, что увидели у вас, их всего примерно четыре на весь Союз. Выдержим мы эту битву или нет? В.Д.: И вот что я ещё хотел рассказать. Вы строите на Слове Божием всю жизнь. И всё у Вас так распределено до мелочей, и всё Вы хотите охватить умом своим, всё поставить на свои места и всем вот этим руководить и всё учесть. И иногда у Вас не получается, естественно, потому что человек не может всё учесть. Играть всем, держать. И бывают срывы, и то, и другое, и третье. И иногда вот такие моменты бывают, что, как Вам сказать, Вам самому тяжело, наверное. ИгЛа: Так, скажи: “одно, другое, третье”. Это уже конкретно, и мне необходимо знать. Я человек. Конкретно, срыв в чём, где, я же должен видеть, если я не заметил. Вот теперь ты будешь оказывать мне уже помощь, давай. В.Д.: И ещё вот такое отношение несколько грубоватое. ИгЛа: Всё, это уже есть, и ты говорил. Первое, где срыв? В.Д.: Срыв, ну, к примеру возьму. Сказали фуражку постоянно носить. Один раз я вышел из поезда без фуражки, Вы сказали, и я согласился. Потом вышел с фуражкой, гляжу, Вы без фуражки идёте. У меня какое-то сомнение опять. ИгЛа: В чем сомнение? Тебе дано на исполнение. Ты пришёл из мира. Вот первое. В первом ты обличил себя с головы на сто процентов, что ты начинаешь уже лукавить. Лукавишь. Согласен с этим? В.Д.: Согласен. ИгЛа: Давай второе. Срыва никакого не было. В.Д.: Ну, насчёт отношения такого постоянно резкого. Может быть, это полезно, так и надо. Потому что работа такая. ИгЛа: Нет, не об этом, ты обо мне сейчас скажи. Где второе? Первое оказалось недействительным. В.Д.: Я не говорил - первое, второе, третье. Я просто сказал Вам, что чувствую вот так вот. И вот это отношение, мне кажется, Вас убери, мы друг с другом не сможем жить, чтобы мы любовью скреплены были. Потому что друг друга начнём так же. ИгЛа: Вот если бы ты сейчас был в послушании. Вывод-то только один. Мы сейчас беседуем о послушании. В тебе послушания сегодня нету? Когда над тобой твёрдая рука и всё, ты говоришь, выверено по Священному Писанию, и так, чтоб не было излишнего, то ты, скрепя сердце соглашаешься только потому, что у тебя ещё есть нужда, ощущаешь ты нужду во мне. Он сейчас – его сейчас батюшка наставляет. Собралось нас хоть полста человек, никого не желает слушать. Между собой-то вы как договоритесь? Если я выверяю по Слову Божию, то ты выверяешь ещё по мирским своим заборам. Тебе выверять абсолютно не по чему ещё. Ты сам себе и вывел. Так ты стремись, меня завтра заберут, ты сегодня стремись во всём покаяться, приди в послушание духовное, если я для тебя являюсь духовным, если ты от меня услышал Слово Божие, я тебя от купели восприял, то где твоё послушание? В.Д.: Слово Божие я не от Вас же услышал. ИгЛа: Не от меня ты услышал, но кто тебя от купели восприял? В.Д.: Вы. ИгЛа: Кто тебя привёл в церковь, рассказал, что означает это? В.Д.: Это и до Вас было. ИгЛа: Но что ты не в церкви был, вне церкви и оставался. Опять же за про то речь идёт. В.Д.: А, ну, я пришёл к Вам сам. ИгЛа: Ну, где бы ты ни гулял, ни ходил, а родился ты здесь. В конечном счёте, я уже о тебе перед Богом и перед священником отвечать буду. Значит, ты должен проявить абсолютное послушание. Где оно, это послушание? Ты только обсуждаешь, а когда дошло до обсуждения, обсуждать, оказывается, нечего. В.Д.: Вы же сами спрашивает, что я воспринял, как. И что вызывает у меня внутренние такие вот иногда противления. ИгЛа: В чём противление? В нежелании смириться. В.Д.: Возможно. ИгЛа: Значит, вывод один только: начинай немедленного с сегодняшнего дня пересматривать свою жизнь. Ты жил в мире без послушания. Сегодня такой благоприятный день начать послушание. Фуражку сказали брать? Ах, какая трудность! В.Д.: Это мелкие проявления. ИгЛа: Но пример, и он всплыл. А почему мелкий? Потому что крупного ничего нет, Бог меня ризой любви покрыл и вы мою наготу не видите. Я грешнее вас в сто раз, но вы не видите, и поэтому выискиваете, то про фуражку сказал – взять её. А я не знаю, что ещё сказать, потому что мы не в одном доме живём. Но мне хочется, чтобы вы привыкли, что над вами есть контроль, над вами есть отеческий досмотр. Внезапно ты ко мне приносишь книгу, которая ведёт в ад. Я тебе говорю: книга не нужна. Ты же начинаешь разные доводы приводить. Я теперь должен тратить на тебя время. А хотя одно слово только, мановение, и книга должна исчезнуть. У нас борьба идёт, и чтобы в ваше сознание не вливалась эта мерзость, которой вы наполнялись по тридцать лет. А вы ещё заставляете тратить время на какие-то доказательства. Ты в армии почему не требовал доказательства? В.Д.: Игнатий Тихонович, ведь трицать лет наполнялось мерзостью, потом в раз и всё выхватили. ИгЛа: А как? В.Д.: Ведь я же искал эти тридцать лет. Не тридцать, а хотя бы десять лет я искал. ИгЛа: Хорошо. Десять лет что ты искал? Ты вышел из мира за эти десять лет? Ни из какого греха, ни из разврата ты не вышел, ни из пьянки не вышел, ни из чего. Что твои искания были? Они не искренние, твои искания, были. В.Д.: Как это не вышел я из разврата, из пьянки? ИгЛа: Вышел, за десять лет вышел? В.Д.: Я курить бросил сам, без Вашей помощи. ИгЛа: Хорошо. До этого в незаконной связи был? В.Д.: Но... ИгЛа: Это разве в один день бросается? Когда услышал ты Слово Божие, почему раньше ты не услышал его? Почему никто тебе не сказал, что есть ад? Змея, которая на груди твоей пригрелась, - почему должен был я указать тебе на это опять? Ни баптист, никто тебе на это не указал. Почему? Да потому что прелюбодейный мир захватил их. И люди, называясь верующими, на самом деле – прелюбодеи. В.Д.: Это дело сложное. ИгЛа: Сложное? Да, это очень сложное. Чтобы Богу сердце целиком посвятить, надо помнить одно: ум держи во аде, ибо сегодня ты умрёшь. Во-вторых, за тебя умер Христос, небо оставил. Так ты уж не держись, не цепляйся за грех. В.Д.: Я не держусь, я говорю, готов к послушанию. Но я говорю, что эта форма слишком какая-то грубоватая, Игнатий Тихонович. ИгЛа: Так, ты не подыскивай форму. Понимаешь, нет. Я её выискиваю. По воле судеб мы встретились. Это по воле Бога. Если ты конкретно уже будешь заявлять, что для тебя это не подходит, то, не смотря ни на что, всю вину ты берёшь только на себя. Отец избирает метод воспитания, но не сын. Никогда сын не избирает для отца: “Папа, ты меня вот так воспитывай, а я тогда посмотрю”. А сыну нужны воля, свобода, чтобы его не зажимали. А с сыном как поступать? Очень грубо. Не жалея розги, сокрушай рёбра, пока молодо. И ты очень молод. Поэтому я делаю всё возможное, чтобы сокрушить сейчас твои рога и рёбра. Ну, батя, подскажи вот им. Это ещё молодые, упрямые тельцы. О.А.: Надо всё постепенно. ИгЛа: Постепенно захряснет оно так. О.А.: Сказано, что мясом их не кормить, молочком только.

В.Д.: Если наркоман попадает в руки врачей, то их же сразу не отрубают от наркотиков, а снижают постепенно дозу. ИгЛа: Это мир. О.А.: Это неправильно. Скажи, как лучше: руку отпилить или топором отрубить? ИгЛа: Это сатана говорит только: постепенно. Вы сатанинские методы хотите навязать верующим. В.Д.: Почему, это к человекам применяют, а не к сатане. ИгЛа: Сатана к человекам применяет. Бог говорит: ныне. А сатана говорит: постепенно, в течение длительного времени. В.Д.: Вот ещё я хотел сказать. В отношении сразу к людям вот Вы сказали, что первый раз мы встретились с Вами в электричке, час поговорили, и Вы оттолкнули меня этим. Вот именно таким этим резким отношением, обращением к миру. Вы меня оттолкнули.

ИгЛа: И сейчас тебя отталкивает это? В.Д.: А сейчас, ну как, осталось тоже вот это резкое, но я понял, что тут истина, я и пришёл сюда. Я, уже повращавшись среди людей таких, среди баптистов, узнав через них, что Вы имеете информацию такую, и я тогда пришёл к Вам, нашёл Вас и вернулся. ИгЛа: Заметь, что два года ушло на то, чтобы ты всё-таки смирился чуть-чуть, чтобы достаточно вот этот метод проник в тебя. Я если бы я обращался с тобой ласково, я бы на общем фоне серости промелькнул, ты даже на мне бы минуты не задержался умом. В.Д.: Позвольте ещё. Ведь говорю, что вот сам на себе испытал, что как мирских Вы можете привлекать к Господу. Можно кого-то, действительно, так, как Вы говорите, быстро, и кто-то обратится, придёт. Но ведь люди мирские совершенно далёкие. Насколько они отдалены. Вы сами-то из семьи верующих, а я совершенно из неверующей семьи. Я знаю, как я воспринял религию. И если так тащить, прямо схватить арканом и волочь в религию, то просто оттолкнуть можно. Оттолкнуть, и ещё более антипатия возникнет. ИгЛа: “А не хотите ли и вы уйти?” – кто эти слова сказал? Я тебе предлагаю ещё один момент для наслаждения души твоей, но для дальнейшего покаяния в этом. У отца Димитрия видел как? И говорят: ты бы нас всех привлёк, если бы по-другому сказал. То есть они ждали другого. Нам всем стало понятно, и вы поняли не так. Когда пришла к нам московская интеллигенция, они сказали, что не все пришли, потому что каждый год одно и то же говорите, что надо отстать от того-то, надо идти всем проповедовать. С другого вопроса заехали. Ну, тоже им это не понравилось. То есть все ищут по себе. В.Д.: Однако, я скажу. Это касается и москвичей. Разговор был. Вы хотели высказать то, что и мне нравится, и я с Вами согласен вполне. ИгЛа: В разговоре с москвичами ты их понял. В.Д.: Но Вы таким манером начали говорить им, не учитывая, что за люди сидят там, какие, что за души у них. И Вы начали говорить. И это их оттолкнуло, и не дали Вам даже договорить и всю истину сказать. И всё, что хотели Вы высказать, Вы не смогли высказать, потому что они сразу воспрепятствовали, потому что они не могут снести такого обращения. Прямо выскочил и начал, понёс чуть ни матом. ИгЛа: Шалишь. Так, спросим, что подобное было? Ты рядом был. Нет, я не скажу так резко. Вообще надо бы знать, что какое бы дело не делалось, во всём есть отпечаток личности. О.А.: Я скажу. Хотя мало с народом имел общения, ну, может быть, уже миллион прошёл. Скажу так, что у отца Игнатия психика очень тонкая. И я скажу, на редкость и необычная. И поскольку он пропитан духом евангельским и духом Христовым, и духом Златоуста, он считает себя во всём правым. Многие мирские люди, они не подходят под категорию Иоанна Златоуста и под категорию Евангелия, поэтому кажется дико. Я знаю много священников, которые знают, что люди сейчас больные, души все раненые. Если их с верхней полке крыть, они их не поймут. Но надо выбирать такой народ, с которым можно и где-то ласково поговорить, а где-то нужно и сверху, то есть нужно быть психологом. А у него душа такая тонкая, пламенеющая, он всё воспринимает быстро. Это моя оценка.

ИгЛа: Вот что, ребята. Может, и не так что-то. со стороны вот я посмотрю на народ, ищут все к себе какие-то подходы. Иоанн называет это духом советизма, развратом. Нигде никаких подходов ни Иоанн Креститель, ни пророки не делали. Они вставали и гремели. Иоанн Златоуст говорит: «Может, я слишком строго обращаюсь с вами? Дай Бог, чтобы на Суде мягче обращались». Какой подход может быть к человеку, и у кого самый хороший? Только у Христа. Как Он с ними обращался? В тот самый момент, когда хотели Его сделать царём, Он вдруг сказал парадоксальные слова, которые оттолкнули всех. Ученики могли бы сказать наедине: “Господи, а мы думали, что Ты воцаришься, и весь народ за Тебя”. Жалкая кучка теснится – двенадцать – и: не хотите ли и вы уйти? Не надо подделывать под себя Евангелие и нужно думать так: изранен я? я пришёл ко Врачу, ко Христу. Чем строже с меня будут взыскивать, тем лучше будет. Тяжело в учении, легко в бою. Почему праведники ни один не искал этого мягкого отношения к себе? Наше советское православие только ищет льготы себе. К батюшкам идёт, она перед ним: батюшка, позволь мне молочка поесть. Ищут облегчённых путей, диванную религию создали себе. Нет, братья, не то мы ищем. Узкий, тернистый путь. Решите, чтоб мы шли, сгорбатившись, сколько дней? Нас в пустыню надо, сорвать с нас все эти джемпера, выбросить из комнаты в пустыню, за Марией Магдалиной послать. Годны мы? А читаем жития святых и лицемерно молимся. Лицемерие. Чествование святого – в подражании ему, - Златоуст говорит. А мы скольким святым молимся? Кузьме и Демьяну мы не имеем права молиться, потому что не бессребреники. Девственнику Иоанну молимся? А сами даже в замужестве, как не в замужестве. Всё время путаемся в развратных мыслях, соблазнительных картинках и представлениях. Так спрашивается, чего же мы ищем? Не нравится? Пожалуйста. “Не хотите ли и вы уйти?”. У меня эти собрания уже были такие. Закончилось тем, говорят: “Поступай с нами ещё строже”. У меня уже были такие суды. Услышал ропот, всех собрал: давайте, судите. Избрал прокурора, судью и адвоката. Защитника не надо, защитником будет Слово Божие, Библию на стол. Ты скажи так: я столько лет шёл. Вот на твоём месте я как бы поступил? Я искал учителей себе самых строгих. Более строгого, чем Александр Иванович, я никого ещё не нашёл здесь. В тот день, когда я приехал в новосибирскую область, он в Искитиме был. Ни прописываться не стал, ни квартиру не стал искать, я сразу полетел к нему. И не жалею ни одного дня. Благодарю Бога, что по мне проехалась эта колесница. Самый благотворный след и добрые воспоминания остались. Видел я вот эту расхлябанность во многих местах. Очень хорошая? Я могу только сказать: если мы в тягость друг другу, то есть возможность подать заявление на развод, но только с Вашей стороны. Комната остаётся за мной. В.Д.: Но я об этих крайностях, конечно, не говорю. Я просто выразил то, что я чувствовал, и какое отношение. А то, что я Вас выбрал в наставники, я благодарю Бога за это, потому что именно этот режим подходит мне. Жёсткий режим, самый жёсткий. Потом я благодарен Вам и до смерти буду благодарить, что получил сразу столько информации. О.А.: Он Вас палками не бьёт? В.Д.: Ну, что Вы, это всё нормально. ИгЛа: С чего ты взял, что начали там чуть ли не с матом? Я могу сказать, упрёк позорный для меня, у меня этого даже и в мире не было. В.Д.: Ну я почувствовал это, когда Вы начали говорить, и по-моему все почувствовали присутствующие. ИгЛа: Не почувствовали. Я скажу, что от рождения мой язык единого мата ещё ни сказал, даже в мире. Но наши отношения сейчас прежними уже не могут быть. Я только скажуко всякому, кто недоволен, я ужесточаю меры, ещё жестче буду поступать с тобой. В.Д.: Ну, дай, Бог. В общем, это я сказал потому, что там ещё нейтральные люди были, которые высказали то же мнение. ИгЛа: А нейтральные люди эти – не нейтральные, потому что эти люди, она пришла с такими когтями, её и задело, конечно, по неволе. Если она накрашенная, а я говорил про краску, она и взбеленилась. Если стал говорить о табакурах, а настоятель, отец Александр Мень, говорит, что можно курить, греха нет, то, конечно, табакуры все сразу спичками загремели поджечь меня. Это естественно. В.Д.: В таком случае, надо было просто сказать, подготовить публику, что, мол, оратор своеобразный, и будет говорить таким-то, таким-то тоном, и всё. ИгЛа: Нет, не надо подготавливать. Отец Димитрий говорит: «Если ты, Игнатий, хочешь обличить, начинай обличать, их или меня». Я говорю: «Отец Димитрий, с Вас начну, раз Вы дали слово». Он мне даже две с половиной минуты, я по часам смотрел, не дал. “Больше, - говорит, - я тебе не дам ни слова”. А я даже и не начинал. Я только хотел сказать, и притом, в защиту его. Но он от страха лишил меня всего. Я только хотел сказать: не играйте в спасение, в христианство, Библию положите в алтарь, и паутину не плетите вокруг этих столбов. И все взбеленились сразу. По любому вопросу, посмотри – все философы, как и сколько могут они мыслить. Действительно брат сказал: лучше дров бы накололи за это время. Если были на квартире, где стал говорить, то хозяйка не подходит. Почему? Михаил сказал: она ни одного дня ещё в жизни не постилась. Она понятия о посте не имеет. Он пьёт, сам хозяин, при нас не пьёт, но он согласен, что если спасаться, то так и нужно идти, как я говорю. Потому что он может и поститься, и душа его более открытая. Видел? В.Д.: Я хочу сказать: из грязи человека вытаскивать - не резко за голову его схватить и дёрнуть, можно же голову оторвать сразу же. ИгЛа: Нет, так не выдёргивается. То есть здесь добровольность показывается. Но не вытаскивать его сорок лет.

В.Д.: Действительно, нет. ИгЛа: Вытаскивать в течение одного дня. Так вот в течение одного дня, во время одной беседы, можно вытащить из любой грязи. Но дело в том, что они даже попыток не сделали вылезти из этого. А что резко, то представь себе, что мы сейчас говорим, и не дай Бог, и оборони, Господь, и все святые, и Ангелы, и Матерь Божия, чтобы кто из нас оказался погибшим. Но если окажется, что недостаточно у нас масла в светильниках, и мы за дверьми окажемся, то я слышал такое выражение: кровавыми слезами будут плакать и кричать проповедникам и наставникам: “Почему не за волосы нас тащили к спасению?” А Иоанн Златоуст говорит: устрой драку даже, если ты видишь, что он удаляется от истины, и скажи: за благочестие. Слышишь хулителя? - ударь по устам его. И скажут: такой кроткий христианин затеял драку, за что? Но если царя поносят, и ты встанешь не защиту царя, разве не получишь от него награду? А ты за имя Отца Небесного восстал. Я благодарю Бога, что, обратившись в тот день, я понял: игра окончена, мосты сгорели. Если как попало, значит, никак! О.А.: Христос говорит: научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем. И в то же время берёт кнут, и пошёл гнать всех подряд. ИгЛа: А впереди говорит: геенна и червь неусыпаемый, –поставил предел. О.А: Курящего льна не угасил, тростинки не надломил. ИгЛа: Курящего льна не угасил, а показал пример будущим нечестивцам: превратил Содом и Гоморру и окрестные города в пепел. А льна курящего не угасит. Где? А когда пришло время. А ныне? Ныне вот Господь показывает: ныне день благоприятный, ныне день спасения. Итак, бегите, чтобы получить. Бейтесь не так, чтобы только воздух бить. Смиряйте и порабощайте тело. Душу твою чем оскорбили? А душа вообще ничем не должна оскорбляться. А тело? Тело, конечно, и застонало. Где было несогласие конкретно, резкости какие-то, скажи, что вопреки Евангелия было, где на погибель души. И если этого нет, то две руки положи на уста. И скажи: Господи, дай мне воспринять сегодня и сегодня исполнить, ибо завтрашний день не мой.

О.А: Отец, прости меня, я скажу так уж о себе. Какое у вас воспитание здесь и какое послушание по сравнению с монастырским, – это ничто. Там в полпятого подъём, в пять часов как штык на молитве, и в полпервого кончается, и идут на чёрные работы. Вечером богослужение, после богослужения ещё послушание до часу ночи, и в полпятого – подъём. И так изматывают на нет. И не только там работа, а там и отругают, и отчистят и того и другого, и третьего. Так вот приезжающие ребята побудут недели две, они уже стенают, и многие убегают. Не подравниваются. Не подходит. ИгЛа: Ну, а им сказали бы: создадим для вас отдельно какой-нибудь устав минаретский по облегчённому режиму. О.А: Вот скажу, не в похвалу, а во славу Божию, что когда бывает праздник большой, на исповедь приходит столько народа много, и духовник, и те, которые стараются по страху Божию с утра до вечера, и не остывает тело. Одежда не высыхает, мокрое всё. И народ идёт на исповедь, все толпятся, тоже мокрые. И это бывает дня три-четыре. Приходишь домой, спать хочется, весь усталый, разбитый, а есть уже не хочется. Ляжешь спать, будильник мешает спать. То есть психика уже до предела накаляется, приходится накрывать его подушкой, чтобы не мешал уснуть. Так что я вижу, что у вас здесь особого послушания такого и напора нет. И чистки особой нет.

ИгЛа: А стонут много. О.А: Это бесы стонут. Ребята хорошие. Я думаю, что чтобы Господь дал, они жили в послушании, да? Что неизвестно, в какой час Господь нас позовёт. И я думаю, что вот эта строгость, она поможет в жизни во многом. И придёт час смерти, будете благодарить Бога и его. А всё то, что было послушанием, какие-то были трудности, всё это где? Всё ушло в прошлое. А что будет, неизвестно. Какое там послушание? А сейчас мы с вами стоим в тепле, брюхо сытое, что нам ещё надо! ИгЛа: Отче, самое главное, заметьте, какой свободой пользуются. Считают, что я вроде чему-то их учу, и в то же время каждый приходит, судит, каждый поносит, каждый сопротивляется и считает, что…

О.А: Так что, ребята, выбирайте одно из двух: работать Богу над собой для Царства Божия или же в рудниках бесплатно, солнца не видеть. Как лучше? В.Д.: На каких рудниках? О.А.: Ну, придёт время, заберут на рудники куда-нибудь шахтовые. И солнца не увидишь. ИгЛа: Сегодня бы сказал тебе: расстаться с книгами, и не двадцатую часть оставить, а ни одной, или в рудники идти до конца жизни. И представь, что сегодня умрёшь, и всё с прахом пошло. Родственников никаких нет, все эти макеты, всё это мы выбросим в один день. И кроме сожаления ничего не останется. Ты вот сейчас сидишь, но расслабься и скажи: “Господи, войди в меня целиком”. Что говорится сейчас, больше говориться не будет. Я к этому возвращаться не буду, ибо и раньше того не говорил ещё, не было более подходящего момента, я не знал, что отец игумен Амвросий сюда приедет и будет такая нам духовная помощь оказана, что за тысячи вёрст Бог пошлёт к нам человека, который не будет нам потворствовать и потакать. Но что тогда дальше, что осталось? Ты вот сейчас конкретно прими решение и выполни его. Это будет начатком того пути, на который желаем встать. Плоть всегда противится духу. Я бы выслушал вас, всё мог принять, если бы вы меня упрекнули в искании чего-то. Но я от вас, свидетель Бог, никакой корысти не получил и не ищу. И может быть, кроме позора от вас ничего не получал ещё, да упрёков. И вот при людях…

О.А.: Отец, это самое ценное. ИгЛа: Благодарю Бога. Поэтому я даю понять, чтобы не надмевались этим. О.А.: Они дают тебе, чтобы ты не гордился этим. ИгЛа: Слава Иисусу. О.А.: Если они будут хвалить тебя, гордыня вырастет. А свои дети и смиряют отца. ИгЛа: Я понял сейчас. Что если монастырей не будет, и вера Христова прекратится. Благодарю Бога. Монастыри были и остаются для нас примером и непререкаемым авторитетом. И помощи вот такой, не знаешь, кто выскользнет из монастыря, чтобы нас маленько поддержать здесь. Впервые меня поддержали, как вот в вопросе с женой. Оказывается, надо её и требухой называть ещё, да принародно, и чем больше народа, тем лучше. Я 15 лет ждал этот момент. Может, вообще никак не назову, но зато ей дано понять. Конечно, вы друг другу не помощники. В этом вопросе надо трудиться, и не откладывая. Как священник на исповеди говорит: если кому не простили, то сейчас, находясь здесь, простим. Так и здесь. Что не успели сделать, сейчас решимся сделать сегодня. Часть вещей, которые думал везти, можешь в руке унести, остальное в овраге утопить. В приёмном месте у Ксении Ивановны изорвём книжки какие, и только малую часть увезёшь. Какие доски, что, мы можем перевезти или оставить ей. Сделай благо это своей душе, мне от тебя ничего не надо. О.А.: На первое место: книги или спасение? ИгЛа: Вот поставь так эту дилемму, разреши сейчас. И представь, что это не наша прихоть. Мне от твоих книг никакой пользы-то нет, и я ни одной не возьму. О.А.: Так Бог требует. ИгЛа: А вот всем кажется: “Вот говорит человек, а откуда я уверен, что через него Бог говорит?”. Так откуда уверенность есть, что через священника мне Бог отпускает грехи? А послушание, смирение где твоё? Но, во всяком случае, еслиты оставишь книги, то останется твоё “я” ни с какой стороны не тронуто, не обтёсанное. Так как ты будешь идти дальше? О.А.: Христос сказал Апостолам что? Бросьте сети, идите за Мною. ИгЛа: Ну а мы бы начали говорить: “Я поплавки обрежу, грузила в свинец перелью на дробь”. О.А.: А они всё бросили, пошли, не стали даже сворачивать. Беспрекословное послушание. А я думаю, что вы - ребята добрые, в вас ещё силы духовные не растрачены, можете ещё себя взять в руки и быть настоящими, живыми христианами. Потому что дохлых очень много, а живых мало. Я думаю, нет другого такого наставника, и только благодарите Бога. Вы ещё не видели других наставников. Это всё временно. А потом, случись какая беда, его с вами не будет, вы будете жалеть. Н.Ш.: Правильно, согласен. О.А.: Будете только говорить: “О, Игнашка говорил, вот так надо, а мы не делали”. И сами будете другим это же передавать. Я точнее скажу. Это школа Барнаульская. Вы её впитайте в себя, воплотите и потом другим передайте. Н.Ш.: (Смеётся) Что-то кажется, если я когда-нибудь осмелюсь… ИгЛа: Запомни, я тебе запрещал делать вот эти движения, ужимки разные, передразнивания. Про кого бы ты не говорил, начинается эта клоунада. Это грех мира, и ты не можешь отстать сейчас. Локтями кого кто бил, где? Притом, где были, находили наставников в монастыре и со всеми познакомил, провёз по местам, никого от вас не утаил. Где изберёте лучше, мягче – пожалуйста. Из рук на руки могу передать. Нет, все тянутся опять сюда. Но если ты сюда тянешься, за этим сюда приехал, то уж ради спасения души смирись, потерпи эту немощь нашу. Ты посмотри, плоды какие будут. Ты ещё не начинал трудиться, а говоришь: не растёт то, что есть. Так не растёт-то из-за почвы. Семя-то сеется, а почва-то каменная отбрасывает его. Но и вода от раскалённой плиты тоже отлетает. О.А.: Когда благодать Божия коснётся их сердца, тогда они будут сильны и крепки духом. Н.Ш.: Ну, я не знаю. То, что я сейчас сделаю, допустим, вот здесь, хотя я, может, путаюсь под ногами, но сейчас вот сидим мы здесь перед микрофоном, нас заставляют думать. Это время полезно, но мы сидим сколько, а остальное время я мог бы тут и не находиться. А день-то прошёл. ИгЛа: Так от кого это зависит? Кто желал научиться, приходил. А в свободное время трудился. Я тебе напомню. Когда мы собирались трудиться где-то на базе, в течение недели по двести рублей заработали, ты протолокся из угла в угол, ты себя снова обнаружил. Эта самая гордость с рогами опять выползла. Ты ни рубля не заработал, и кроме огорчения ничего не было. А потом уже хватился, я звал и, видя твоё пренебрежение к нам ко всем и к самому себе, я продолжал звать. Ты так и не пришёл. Вспомни. В каком месте ты оказался с нами, где? “А вот у них есть, а у меня нет”. Почему тебя нету? – спрашиваю у Миши. “Коля спит”. Вечером спит, утром лежит и спит. Да в конце концов, проснётся он или нет? Огорчение. Ксения Ивановна с вёдрами ходит по огороду – Коля лежит спит. Так от тебя зависело встать и работать, раньше ко мне прибежать на молитву вместе. Я поехал, сколько поездок было сделано? Ты ни разу не пришёл и не сказал: Я желаю поехать тоже. Н.Ш.: Я пока не рассчитался с работой, я не мог никуда поехать.

ИгЛа: Видите, сколько причин. В первую очередь, он три работы взял и тратит деньги на пустое, из долгов не может вылезти при трёх работах. О.А.: У нас вот так, у моих чад. Конечно, много приезжает, мы беседуем с ними. И порой приходится при всех ругать. Некоторых ругать или же всех ругать? Все, как один, молчат, знают, что они виноваты. И когда кончится беседа, говорят: «Спаси Господи, батюшка, Вы нам почаще давайте таких пилюль, потому что мы слабеем». Когда всадник садится на коня, едет, и конь уже спит дорогой, то когда он шпорами поддаст его, у него вся лень отлетает, он прямо весь поднимается на дыбы, летит со всей силы. А так уже совсем ослаб, больной. Так уж пусть ребята благодарят. А какие есть мысли внутри, враг навевает, а нам кажется, что это наши мысли. А вы откройте, скажите: вот такие у меня мысли. Н.Ш.: Это мы и делаем. О.А.: И надо достигнуть того, когда он Вас чистит, и чем сильнее чистит – тем лучше. Да, вы это не принимаете к сердцу, но в голову берите, запоминайте всё. Но чтоб раздражения, обиды никакой не было. Даже должно быть так: он чистку дал добрую вам по-христиански, по-настоящему, взял по шее понаддавал и пинком вытолкнул из дверей, и скажет: “Чтоб ноги твоей не было”. А ты приди на другой день, и скажи: «Отец, хоть убьёшь, но я от тебя никуда не уйду». Вот так. Вот ты взял меня за руку, веди до Царствия Божия, а на пути не бросай. А бросишь – отвечаешь. Вот так надо делать. На пути спасении только так. Иначе нельзя. Н.Ш.: Ещё мне за него нести ответственность! Её, может быть, у него и так хватает, поскольку он молится или что-то ещё.

О.А.: Вот смотри: требуха стоит, молодая требушина. Ведь она тоже потихонечку терпит. Ну, а потом её ласковыми словами. А ведь есть знаешь, как чистят? У-у, всё кипит. А он ещё спокойно. Он просто в Евангельском духе, в Златоустовском. Тра-та-та, и пошёл, и всё. А тут бросают все слова и в шею дают, перед всеми обличают. Ребята-то хорошие. ИгЛа: Да, хорошие.

Надежда Васильевна Лапкина (жена Игнатия): Я старалась оправдать то, что если человек любит живопись, хочет выучиться этому, то он должен сначала руку набить. Пусть он сначала выучится этому. Ему всё это необходимо, и книги необходимы по искусству, и эти горшки, что он приобрёл. Потому что я сама по себе знаю, когда я увлекалась рисованием, что это необходимо. Сначала человек должен научиться, а потом уже какие-то крупные вещи рисовать. И то, что с него требуют иконы, он должен сначала более простые вещи научиться рисовать, а потом уже за иконы браться. Но, видя всё, что это тяготит и отвлекает его, и он не может так усердно припасть к этому делу, то думаю, ради спасения души, лучше всего, действительно, пока не поздно… О.А.: Четыре книги иметь, и достаточно. Н.В: Да, или малое количество иметь. Потому что у него вот времени недостаточно, видимо, заниматься рисованием, как должно. Потому что здесь нужно духовными делами заняться ещё, или кому-то что-то помочь. Если этим увлечься, значит, другим помощи не будет от него, или он не будет над собой заниматься, как должно. Или то, или другое, что-то одно из двух. А совместить то и другое, мне кажется, очень трудно ему, что ли. ИгЛа: Твоя ошибка вот в чём, Надя, что ты начала говорить и сразу поставила слово, которое всех ввело в заблуждение: Вот с Коли требуют иконы. С него никто ни одной не требовал и не видал. Н.В: Нет, просили то подправить, то нарисовать. Но природу, допустим, я видела его эскизы, прекрасные вещи у него есть. Но ещё не в таком совершенстве. И не достиг того, чтобы рисовать иконы. ИгЛа: Надя, ты понимаешь, что мы играем в жизнь вечную! Н.В: Но если с позиции вечности рассуждать, то, конечно, нужно всё это оставить. ИгЛа: А с позиции горшка если рассуждать, то, конечно, всё это правильно. Н.В: Всё оставить и заняться, как должно: пост, молитва и изучение Слова Божия, и привидение душ ко спасению.

ИгЛа: Да, Надя, нет этого ничего! Понимаешь, что невозможно! Соблазн для всех. Верующий идёт в узкие врата к Царству Небесному и за собой тащит то, что никому не нужно, и только в тягость. Тем более квартиры нет, жены нет.

Н.В: Правильно. Но соблазнов, знаешь, у нас много очень. Один коврами увлекается, другой ещё чем-то, и каждому нужно то или другое отсечь. ИгЛа: Ты Колю любишь? Как человека, как брата? Н.В: Да. Я желаю спасения его души. ИгЛа: Ты словами никогда вуаль никакую не плети. “Может быть”, “в недостаточной степени”, таких слов в Евангелии нет, никаких “достаточных степеней”. А написано: всем умом, всем сердцем, всей душою, всей крепостию, всем разумением. То есть, что у тебя есть? Средства на дело Божие. Не десятина. Товит говорил: три десятины отдавал. А нам нужно оставить одну десятину на пропитание, а девять десятых отдать Богу. Да если и всё отдашь, то и тогда ты должен перед Богом будешь. Ты сама подумай. Жизнь в таком состоянии нам провести, и на склоне лет к Богу придти и как попало работать. Позор! Кроме позора мы ничего в жизни не оставим. Начинаем ещё мухлевать и лукавить перед Богом здесь? Всю жизнь по блевотине пробродили, а теперь начинаем ещё вилять из стороны в сторону. А Павел говорит: бегите, чтобы получить. Бегите! Да как бежать, если уже одышка взяла. Я, может, уже папирос выкурил вагон, куда бежать-то? А грехи куда деть? Н.В: Да, это для каждого из нас, это каждого касается. ИгЛа: Зачем ты эти слова говоришь, что “может быть”, “в недостаточной степени”? Ты скажи: не начинали этот путь, и сегодня время благоприятное, ныне день спасения. Какого? “Спасения от всех твоих ненужных вещей”, – добавь. Н.В: Нужно оставить, как мытарь оставил всё. ИгЛа: Будешь ты художником, не будешь, в Царствие Небесное Рембрандт, может, никогда не попал, Репин в аду кипит, если он Богу не угодил. А на эти картины сегодня люди приходят и глазеют, и ни один человек не обратится. Вера от слышания, а не от глазения. Н.В: Но это его желание. Н.Ш.: Я против картин, которые пишут для музеев, – это извращение. ИгЛа: Ты сейчас пойми, что если ты образ Христа не напишешь в сердце, ты в ад пойдёшь навсегда, навеки. Ты родился для того, чтобы на небе быть ангелом. А мы начинаем ещё только-только мыслить, что идти или не идти за Христом. Идти или не идти так, как велит Он? А не идти, как Он велит, то есть бежать по склонам. Если вовремя этот участок не пробежишь в горах по склонам, будешь расстрелян на пути, как ненужный. Так что ты с собой возьмёшь? Солдату и иголка тяжела в пути. Да если помнить, что мы ещё столько времени упустили, да надо пенсию зарабатывать, да жить придётся на пенсию в 15 рублей. И как мы вздыхаем, потерянное время ищем. А для Царства Небесного гнилушки принесли, да ещё эти гнилушки начинаем намазывать ложью. Позор! И время на это тратим, главное. Уговариваешь, как малого дитятку: “Ты брось это, Коленька, давай в Царство Небесное, а то время-то коротко, не пролезем, не успеем!” А Слово Божие как говорит? Пророк подлаживался под всех? Он встал, гремел, говорит, и голова мира над пропастью склонилась. Опомнитесь, время кончилось!Иер.8:20 - «Прошла жатва, кончилось лето, а мы не спасены». Пророк прямо говорит: а мы не спасены. Вот тогда мы возопиём! Эти краски, они здорово горят на огне, я видел, как корабли в море горят. Мы огонь сегодня под собой гееннский разжигаем и не видим. Да что это за уговор такой? Я куда пошёл? Почему Христос не советовался ни с Отцом Небесным, ни с кем, ибо Они едины были в воле. Пс.39:8-9 - «Тогда я сказал: вот, иду; в

свитке книжном написано о мне:я желаю исполнить волю Твою, Боже мой, и закон Твой у меня в сердце». Почему святой Апостол Павел и Златоуст оставили всё? И когда читаешь их произведения, труды, истину их, то видишь: никого для них не существовало, один Христос.

Вот статуя. Сегодня за одну эту Афродиту блудную и за Венеру миллионы отдают государства. А Он их оценил как? Город, наполненный идолами. Он стал прямо говорить о Христе. Но мы не знаем, может, это богатырь ростом был. Он не понимал никакого искусства. Мы даже не видим в речах его хотя бы намёка на то, чтобы он любовался даже природой. Всё затмил для него образ Иисуса. Что это мы думаем сегодня, о чём рассуждаем? Айвазовский рисовал море. Три тысячи картин. А, может, больше? Греков рисовал все баталии, как Верещагин, но если не выиграл битву с сатаною, с плотью, с миром, если ты попадёшь в озеро огненное, а не станешь на том море, которое в вечности будет, как стекло, смешанное с огнём, какая тебе польза от этих картин? Весь мир приобрети, захвати всё под себя, ты начальник будешь сегодня всех библиотек мира, ты художник, равных которому нет, ангелы в трепете от твоих картин, прости, Господи, за это слово, а какая тебе польза-то, если ты время потерял зря? А время-то – секундочки отсчитывают. Вот мы говорим, а сердце тук-тук, сердце спешит к вечной остановке, а мы начинаем всё ещё: “Да, я не могу, да разве можно после мира сразу?”. Почему, когда в лагерь попадают, сразу начинают лагерный режим исполнять? Почему в армии сразу исполняют? Читай Шолохова “Судьба человека”, – пришёл из плена и каблуками щёлкает: “Вот как нас сумели фашисты вымуштровать”. И когда его в плену стукнули прикладом, другие на руки подхватили: “Не дай, Бог, тебе упасть, пристрелят сразу”. Кто упал, не поднимали, на месте расстреливали. Если так сатана с нами расправляется, так чего же мы начинаем медлить от Пастыря. Пастырь идёт на Голгофу, а мы с собой мусор тащим туда. Иди, взирай на Начальника и Совершителя веры. А как взирать, когда перед взором у меня тут стены обвешаны коврами и библиотеками, и машина. По десять сберкнижек завели. Не зря моя мать говорила: грех - сберкнижки иметь. Какие книжки, когда ты должен каждый рубль на дело Божие отдать и разместить его в утробах бедных, нищих. Я считаю, что само сопротивление это не человеческое, а сатанинское. Сам не знаешь, чему сопротивляешься. У тебя талант? Но и я тоже мог быть не здесь. У меня открывалось быть за границей, я штурманом мог быть. Бог давал знание языков. Я бы здесь не сидел. Но в день, когда я покаялся, канаты все были отрублены. Корабль отправился в плавание. 1Пет.4:18 - «И если праведник едва спасается, то нечестивый и грешный где явится?» «Цветник духовный» читал? Вот мы сидели вместе и плакали. Мне кажется, что я ещё и не начинал даже следовать за Христом. Я сгусток грязи какой-то. Да ещё приходится надуваться, вроде я христианин, стоишь, растопорщился. Бог даёт благоприятное время. Решительно сегодня махни рукой: всё, что сочтёте, друзья, сочтите. Можно художником быть – буду, а нет, - какой я художник. Ни кирпич не можем положить, ни дров вовремя наколоть.

Н.В: Оставить всё и пойти по истинному пути. ИгЛа: Вот жена, как с полуслова всё поняла, молодец. Отец и тесть мой сидят, выпили и отец мой говорит: “У меня сын учился неплохо, а потом что-то с головой сделалось, верить начал”. А её отец тоже говорит: «Да и моя тоже, была учительница, а потом что-то с ума сошла». Два дурака сошлись Вот и всё. Поняла? Н.В: Да я давно уже это поняла. ИгЛа: А что же ты начинаешь слова говорить, которых в Библии нет? Профессор Марцинковский, когда выступал с прекрасной проповедью, а мать была в числе слушателей. И он говорит: “может быть”, “мне кажется”. А она говорит: «Сынок, а в Библии есть такие слова “мне кажется”? Он говорит: «Нет». “Ты говоришь истинное Слово Божие, так говори его в конечной инстанции. Ты только лишь труба, через которую протрубил Бог миру истину”. А Бог протрубил так: Откр.12:12 – “Итак веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море! Потому что к вам сошёл диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остаётся времени”. Так от дьявола чем хотим, картинками защититься? Когда на фронт пришли, надо оружие, а туда иконки присылали. Нет, не отбились от немцев этим. А если бы в сердце держали икону Божией Матери, святых, отбились бы. А мне говорят: “Как с Гитлером воевать?” Да он не родился бы, и воевать не надо. Бог за грех наш на свет его и произвёл. Истина очень простая здесь. Царя Небного забыли, а хотим земного царя защитить. Глупости всё это. Сердце, не отданное Богу, всегда лукаво и хитро. Почему Господь через Иеремию сказал: сердце человеческое крайне испорчено и лукаво, и кто познает его? Но Господь говорит: Я проникаю в глубины. Надо сегодня помолиться: “Господи, очисти от скверны”. А когда читаешь вечерние молитвы, и забывчивости – полно у нас, какую скверну ни возьми.

О.А.: Мшелоимство, приобретение всяких ненужных вещей, которые загромождают квартиру. ИгЛа: Да квартиры у него нет, отче, вот в чём дело-то. Да была б квартира, так никто бы не знал. Греха-то приняли, нам за десять лет не рассчитаться сейчас. Соблазна бесконечного. Вот Коля сейчас слушает, и он считает, что всё, что Вы сейчас говорите, это Вы по моему наущению говорите, это мой диктат. Что мне всё надо, я всех хочу сделать такими же кубическими или прямоугольными. Ну, ты сам скажи, в конечном счёте, от тебя корысти мы ищем или нет? Ты понимаешь ли, что если ты этому сейчас не покоришься, ты не влазишь в наши квартиры. Тебе надо сегодня искать где-то. Ты отойдёшь с огорчением, и мы друг друга уже потеряли. Это уже наверняка. Я тебе стопроцентную гарантию даю, что уже решённый вопрос – к твоим книгам не прикасаться. Участвовать в этом безумии твоём никто больше не хочет. Н.Ш.: Я не прошу этого, это уж я сам остальное перетащу. ИгЛа: Да некуда тащить тебе, ты понять не можешь. Н.Ш.: Убрать от Ксении Ивановны, а там разобраться у Алексея во дворе. ИгЛа: Нет, остатки, которые у Ксении Ивановны, что там статуи разные: носы, уши, ноздри в гипсе – в отвал, пока далёко, не таскайся ты с этим. Умрёшь ты дорогой. Разрыв сердца. Н.Ш.: Так это не книги, а о книгах речь идёт. А Вы уже и статуи. Но а лицо как я буду рисовать, если я этих не пощупаю. ИгЛа: Не надо рисовать. Не потерять бы нам лик, который Бог дал нам в сердце. Н.Ш.: Вот к тому и подошло, о чём я говорил, чего опасался. О.А.: Да глянул и нарисовал, и всё. Н.Ш.: Нет, это не так просто. ИгЛа: Нос этот в сердце залез. Вы думаете, так просто? Это как собственный нос отрезать уже. Всё это с плотью срастается, дружок. О.А.: Скажи: «Благослови!» - и всё выброси, освободи им тут всё. Н.Ш.: Да тут не надо благословение, тут вышвыривают и меня вместе со всеми благословениями. О.А.: Скажи, я последние штаны отдам. ИгЛа: Нет. Это книги вышвыривают, а ты к ним прирос, вместе с книгами ты выметаешься. Ты сказал: погибну. Но вместе с грузом. Это только ты. Ты уже не переиначивай эти слова. Книги не запускают. А тебя запускают без книг. А ты говоришь: утону на Титанике вместе с псом, как одна дама. Так и утонула с догом своим. Ты точно так сейчас делаешь: останусь на улице, но не расстанусь со своим мусором, с безбожными книгами. Ты решительные шаги где делал перед Господом? Что ты важного делал для Христа? Где ты и чем жертвовал? Нигде! Это не жертва, а радость – отрубить эти вонючие тряпки за собой. И то, торгуемся. В труднейших условиях поставлены, и всё ещё тянем за собой их. Н.Ш.: Они не труднейшие совсем. ИгЛа: Значит, ждёшь другого. Ты не труднейшее сделай, начни подвижку к послушанию. По совести сейчас, по тонкости восприятия, ты видишь, что уже сказано было. Ты к Лёше не должен был бы и заходить даже. И сказать себе: “Где я буду?” Подойти к нему и сказать: “Леша, я понял, я согласен, прошу тебя, пусти”. Ты даже и этого ни разу не сказал. А мы около тебя кланяемся, открываем двери, и я говорю: “Леша, пусти его”. “А что он мне замусорит, все эти разговоры уже были”. Яведь упросил его принять тебя, это моё ходатайство было тебя принять. А ты ни разу даже не соизволил попроситься. Это гордыня в тебе. Ты же нуждаешься, а за тебя просят, и ты понять не можешь. Тебе переночевать негде. «А всё равно не покорюсь». Как ребёнок пятилетний. Ты по совести-то понимаешь, что ты не можешь туда уже заходить, потому что условия поставлены, надо соблюсти их, иначе там жить будет нельзя. А всё равно: “Я не буду так”. Здесь хозяйка, видишь, как вымела, и весь сказ. На улицу все вещи выставила. Ты приехал, и ты никто здесь. Точно так завтра книжки твои вынесут, и сколько будет огорчений. Если я Лёше скажу, то сегодня твои книги будут все на улице. У тебя даже ни одной книжки не будет. А ты уже начинаешь сразу подыскивать такие слова: а вот это диктат, насилие, под твоим сапогом. Принимаю все слова. Хотя под сапогом пусть этот змей сдохнет. Раздавите гадину. О.А.: Это война идёт, борьба за душу. Женский голос: Вот вреде ничего нету в доме, а зайдёшь в комнату, и повернуться негде. А если с книгами, кто тебя пустит с ними, ты маленько возьми во внимание-то. ИгЛа: Коля, скажу тебе. Весь твой груз служит только для твоей прихоти. Ни один человек на земле этим не пользуется. Ты мне в ответ скажешь: «А у тебя тряпки». Я скажу: моими тряпками воспользовался не десяток, а сотни людей. Только Надя ручки купила по одной копейке уценённые. Вся обстановка у меня стоит три или одна копейка, не больше. Копейка, а не рубль. Вот и всё. Если бы ты поставил мне условие: все книги Божественные раздай! - да я даже согласен и на это, если бы ты условие поставил. Но чтобы и у тебя уже красок не было. Согласен всё сегодня отдать, до единой книги, а одну Библию оставлю, чтоб только душа твоя была спасена. Н.Ш.: (Смеётся) Гарантия какая, да что, надо отдать все книги, да Вы что? ИгЛа: Ну, отче, как, условие подходящее? О.А.: Но он принимает, я думаю. ИгЛа: Пока не было ни одного слова сказано. Он думает, что потихоньку я так войду и книжки за собой затащу, а у них совесть не позволит на мороз меня выкинуть. О.А.: Он уже от сердца всё оторвал. ИгЛа: Нет, не оторвал. О.А.: Ну, скажи. Слово, оно должно быть законом. Н.Ш.: Чего сказать-то? О.А.: Как любовь к книгам? Н.Ш.: Я сказал в самом начале, то, что у меня есть такое решение. А остальное было сказано другими для того, чтобы это решение укрепить, и его ещё дальше немножко утащить. Но насколько дальше, это от меня пока ещё скрывают. Обещают мне немножко, чтобы потом уже, когда я к этому привыкну, дальше ещё загрести экскаватором. ИгЛа: Так, куда дальше загрести? Давай, допустим, так. Хочешь опровергнуть противника, я знаю истину такую, соглашайся с ним. Куда дальше? От этого ты отказался. Кроме Царства Небесного тебе ничего не обещаем, ничего! Кроме любви Божией, и чтоб сердце освободилось от скверны всякой мирской, ничего не обещаем. Как ты боишься: “Ой, как бы только не спастись”, - криком кричишь. Н.Ш.: Я никогда не могу знать, где проходит грань между Божьим и человеческим. ИгЛа: Доверься тогда мнению авторитетных людей, перед тобой священнослужитель, я тебе представлю ещё трёх священников. Н.Ш.: Да, мнение, оно не всегда очень просто. Или в добрую сторону, или в злую, или в полной неуверенности. Но тоже бывает и неуверенность такая абсолютно категоричная. Так что мнение людей… ИгЛа: Так, хорошо. Я представил мнение людей на рассмотрение Генриху, и ты его хорошо знаешь. Мнение его совершенно одинаковое с нами. Н.Ш.: А я не слышал. ИгЛа: Мы тебя звали, ты не пришёл. Это дело твоё, мы тебя целый день ждали. Я понял: или ты не сумел придти, или ты не сильно-то и хотел. Брат у меня священник. Слово его тоже будет то же самое. Ты и его во внимание не возьмёшь. Ну, а кого? Валя? Н.Ш.: Что Вы, наоборот, я с ним беседовал. Он говорит: «Что вы всё обсуждаете, всё вам не нужно. Человек трудится, хоть что-то делает, дом строит, так он хоть по кабакам не шляется». Вот такие слова. ИгЛа: Так он сказал потому, что если для неверующего выбирать два зла, то лучше пусть он дом строит. О неверующем шла речь. Если ты неверующий, тогда, конечно, это лучше. А если ты верующий, то у тебя всё это, как ненужное, отруби. Это балласт. Н.Ш.: Балласт, согласен. А то, что занятие какое-то во мне, желание вот есть делать такое? Потому что я чувствую даже угрызение совести, потому что это я мог бы этим заняться, а я этого не делаю. ИгЛа: Так, давай разберёмся. Это у тебя мирское идёт, это угрызение совести. Ты совесть никому не вверяешь, а только совесть своей совестью проверяешь. А Писание говорит: самого себя сравнивать с собой неразумно. Ты даже не знаешь, как на это смотрят другие, более опытные, которые всё, что можно было оставить, оставили. У тебя других занятий сейчас нету, ты видишь впереди пустоту. Потому что в самом деле ты доказываешь, что со Христом ты не в единении. Представь, человеку бы сказали: все занятия уже не нужны. Вот я был в тюрьме, и у меня был только Новый Завет и желание молиться, и два источника для пролития слёз. И у меня времени ни одной свободной минуты не было, ни единой, учитывая, что у меня не было никаких занятий, кроме молитвы и проповеди. Два часа ещё от сна отрывал с первого до последнего дня. И ни одной минуты свободной не было. А ты на свободе, ещё работаешь восемь часов, и если оторвать от тебя эти канаты, те, что приковали тебя к земному, ты уже в панике. А что тебе делать? Это говорит о чём? Над своей душой ты ещё не начинал трудиться, на ниве Божией – ты ещё и ногой туда не вступил, да и не предвидится. А ты зарадовался: хорошо, с этим закончено, художник не получился, а может быть, из меня получится духовное что-нибудь, начну образ Божий живописать. Такой мысли даже не допускаешь. Это гордость! Н.В.: Вы знаете, у меня такое желании было научиться играть на каком-то музыкальном инструменте. Это у меня давно было, всю жизнь такую мечту я держала в себе. И вот начала я учиться. Но нет возможности приобрести фортепиано. Скрипка маленькая, начала я учиться на скрипке. Даже стало что-то получаться. Надо мной надсмехались, а я хотела играть духовные песнопения. Потом я оставила всё. Думаю, ничего у меня не получится, это только всё время отнимает. Тем более, он отбил у меня всё настроение, даже струны полопались. ИгЛа: Что интересно, повесила, струны одна за одной все лопнули. А что не смеяться, когда она начинает пиликать, ладно бы какие-нибудь фуги, до-ре-ми, а то начинает: “Боже мой, услышь меня”. Я говорю: «Ты даже мой слух засорила, а ты прямо к Богу обращаешься». Только такие слова, а ей уже невыносимо. Значит, ты не очень любишь это дело. Если я девушку полюбил, надо мной все стали смеяться, то меня этим не отобьют. А от того, что мы любим что-то, - душа не уязвлена любовью к Богу. Душа, Надя, не уязвлена любовью к Богу. Вот отсюда такое и есть. Ты живописуй образ Божий на струнах души проиграй-ка Божественные псалмы, чтобы душа запела хвалебную песнь Иисусу. Жизнь Бог дал – третью часть спим. Считай, уже человеку 18 лет, а он ещё только набираемся грамоте, да умножить на то, что на тройки учимся. Уже в 60 лет человек уходит на пенсию, и ничего нет. Когда трудиться-то над своей душой, когда спасаться? Впереди - целая вечность. И дьявол так обольстил. Одному дал кучу книг – учись живописи. Другому – учись играть. Без этого святые спаслись? Да спаслись так, что небо потрясали и землю. Н.В.: Но, конечно, самое сильное – это трудиться над собой. О.А.: Рисовали прекрасные картины, иконы. Н.Ш.: Это уже неправда. Все они пришли с какими-то научениями. И тогда они и писали, и песни сочиняли без книг. Рисовали они уже после того, как выучивались. И Златоуст не был бы Златоустом, если бы он у язычника не научился рассуждать и ораторствовать. О.А.: Я книги по рисованию не читал, ни одной. А я потихонечку могу рисовать. Н.Ш.: Что значит потихонечку? О.А.: Ну, хоть сам для себя и рисую. Н.Ш.: Это тоже непонятно. О.А.: Попробовал, икону написал в первый раз. И художник-профессор посмотрел: «четвёрку можно поставить», - сказал. И за портрет человека - четвёрку можно поставить. Я ни одной книги не читал. Не знаю, как краски перемешивать. Н.Ш.: Но это совсем не значит, что не нужно по книгам. А если бы Вы книги прочитали, на пятёрку, наверное, нарисовали бы. ИгЛа: Коля, рассуди, что всё это здесь. Это всё от тщеславия. Четыре, пять – это всё относительно. В сравнении с тем, что человек учится какому-то музыкальному искусству, петь, а падший демон так запоёт, что все хоры вместе не споют так «херувимскую». Тогда что есть мой голос в сравнении с ангельским хором? Что Бог дал, то я и буду вопиять. Много или мало, но жизнь-то единственная. В твоих словах единожды не проскользнула эта мысль. И ты никогда об этом не говоришь. Будто ты вечно так будешь ходить. Н.Ш.: Ну, так, а что, занятия человеческие здесь никому не нужны? Если так рассуждать, то и делание палаток тоже было деланием ненужным. Без палаток тоже можно обойтись. ИгЛа: Коля, это только для еды. И делание палаток было не для того, чтобы орнаменты рисовать. Павел не занимался резьбой по кости. А что говорит? Евр.11:37-38 – “были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке, умирали от меча, скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления; те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли”.У Моисея многое что было. Он мог быть главнокомандующим египетской армии, но пошёл пасти овец. А святые работали для прокормления. Еф.4:28 – “Кто крал, вперёд не кради, а лучше трудись, делая своими руками полезное, чтобы было из чего уделять нуждающемуся”. Но ведь если так разобраться, то ты тратишься на эти книги, и тебе уделять-то нуждающимся не из чего. На утробу, да на книги не пустые. Ты сам посуди. На чужой квартире тридцать рублей вдвоём платили, а сейчас ни копейки можно не платить, так брат пускает. Одно-единственное условие ставит, чтоб ты спасся. А ты говоришь: нет, погибну, но не пойду. О.А.: Мои чада меня постоянно ругают за то, что я их не ругаю: “А ты мало нам время уделяешь”. Я говорю: «Я только в проповеди вас ругаю всех». “Нет, Вы меня должны особо ругать”. А вы сегодня сподобились, уже сегодня два часа ругают, и никаких плодов нет. Я уж вам говорю: губами шлёпал, шлёпал, бросай шлёпать, пусть живут, как хотят, Бог с вас взыщет. ИгЛа: Нет, это не годится. Взыщет, но только не отчаивайся, учитель, до конца исполни вверенное служение. Пока он не убежит отсюда, я буду его учить. Я знаю, наступит день, великая благодарность потечёт из его уст, если он послушается. Он поймёт тогда, сколько демонов держало его в этих узах, в цепи он был закован. Признаются в ошибках своих. Дескать, вот я говорю, да не делаю, говорю, да не делаю. А мне кажется, в этом тоже скрытый какой-то грех человек не выявляет. Потому что мы знаем, что такое исповедь. Вот я исповедовался, сказал и вижу, отношение какое ко мне. А чтобы исправиться! И налагает на меня отпечаток, и святые отцы говорят, если ты каешься и не исправляешься, то тщетна твоя исповедь, что ты даже намерения не положил. И в этой исповеди самой несём грех и тщеславие. Вот я покаялся, теперь и батюшка ко мне лучше относится, он видит, какой я. Потому что батюшка любую мерзость выслушает и накроет, и отпустит. А если бы ты знал, что за эту исповедь он тебя сейчас железным кнутом будет пороть, требухой обзывать, ты бы лишний раз-то не пришла, пошла бы, нашла другого служителя, который одним взмахом 50 человек накрывает.“Я исповедалась, причастилась”, – и думает, что всё во благо ей. Пьёшь и ешь и причащаешься в осуждение себе. Исповедался – не возвращайся на старую блевотину. Вот это будет исповедание».

Голос Америки: (отрыввок сей дал прослушать о. Амвросий со своего магнитофона). ...Ещё ранее был избран архимандрит Исаия и Олимпий. Ему не было и пятидесяти лет. И в церковном народе распространено убеждение, что умер он вследствие избиения. После изгнания из лавры скрылся исключительно популярный игумен Амвросий, который стяжал всероссийскую известность своими проповедями. Известно, что власти даже высылали вертолёты в один из горных районов Кавказа с тем, чтобы отыскать то место, где скрывается отец Амвросий. Но эти поиски не увенчались успехом. Отцу Амвросию сейчас сорок пять лет. Он родился в Алтайском крае. После службы в армии он работал шахтёром в Донбассе. Учился в семинарии и духовной московской академии, которую закончил в 74-м году. С 76-го и до своего изгнания в прошлом году он был в Почаевской лавре. Его часто вызывали в местное КГБ, расположенное рядом с лаврой. И в конце концов заставили его покинуть лавру, оторвав его от его духовных чад. «Вестник» печатает так же одну из проповедей этого выдающегося священника, которая была записана его почитателями на магнитофонную ленту и попала на Запад. В этой проповеди отец Амвросий предстаёт перед нами как истинный пастырь и наставник той паствы, которая собиралась слушать его, приезжая издалека. Язык проповеди отца Амвросия предельно прост. А те темы, которых он касается в своей проповеди, вечны, как само Евангелие. Он говорит о тьме и одиночестве, в которой пребывает покинувшая Бога душа человека, и о радости её возвращения в дом Отца. «От пустословия, от чревоугодия, от долгого сна, от осуждения и других грехов душа наша засыпает», – говорит отец Амвросий. И тут же приводит живые убедительные примеры возрождения души, её пробуждения от сна греха. Рассказывает он и о тяжело больной женщине, которая увидела приблизившуюся к ней смерть, но по её молитве, обращённой к Богу, смерть отступила от неё, как бы давая ей время подготовиться к переходу в вечность. В этой связи отец Амвросий упоминает о книге американского врача, доктора Муди “Жизнь после смерти”. ИгЛа: Отец Амвросий, скажите, вот что передавали на Западе, как принято выражаться, «из-за границы», о Вас всё они сказали правду? О.А.: Нет. ИгЛа: А что здесь неверно? О.А.: Неверно, вот что. Розыска никакого не было. Вертолёт не высылали. Я не знаю и не видел там лично. Мне 44 года, а не 45. Работал я не в Донбассе, а в Кузбассе. Но что я могу о себе сказать?” (Далее другая плёнка об обращении о.Амвросия, о.Геннадия и др., называлась «Обращение»).

Обострённым чувством обладая,

Видим в зеркале малейшее пятно,

Не сегодняшнее только – в дальней дали,

Хотя нам всё слитно заодно.

К чистоте стремится всё в природе,

Моется, вылизывает, чистит;

Не лицо, притом, а только морду,

Самоочищается и океан, и малый листик.

Человек... вернее, то, что в нём, –

О душе прилично разобраться.

Часто душу чистит Бог огнём,

Среди звёзд различных, разных свастик.

Чистота – залог здоровья многим –

Руки добродетелью очистим.

Украшают благовестьем ноги,

Взгляд от чтения Писания лучистый.

Есть вода, привычная, как воздух,

Моемся и пьём, обилья не жалея.

Хватимся о ней, да будет поздно,
Кончится по Божьему веленью.

Слово Божие есть сущая вода,

Ею омываться каждому изрядно.

Смоет грех в крещенье навсегда,

Даже несмываемые пятна.

Дар Божественный Иисус пред Иоанном…

Надобно ли это было Иисусу?

Здесь и прокажённые, усопшие за станом,

А теперь и в скинию их впустят.

Кающийся грешник, погружаясь в воду,

Умирает к бывшим вожделеньям,

К святости, выныривая, делается годным,

Вечной жизнью облечётся тленный.

Жаждущих Иисус и ныне призывает

Пить, о Духе Божьем разумея.

Много есть подделок под таким названьем,

Рассмотри, быть может, в том сосуде змеи.21.07.07. ИгЛа

• < Назад
• Вперёд >